Дочь генерала

— Что? Звезды? Море? — Девочка забежала вперед, встала перед отцом и снизу вверх внимательно смотрела на него, широко распахнув большие светло-карие глаза.

— Нет слов, звезды и море красивы, но есть нечто получше… — отвел он взгляд. Дочка всегда смотрела прямо в упор и очень внимательно.

— Что, папа?.. — прошептала она зачарованно.

Он смущенно кашлянул и с трудом произнес:

— Улыбка моей дочки!

Они еще долго ходили по парку. Девочка замирала у каждого куста, клумбы или причудливого дерева, и отец вслух читал по табличкам название и родину растения. Сам же вспоминал, как однажды, несколько лет назад, проснулся он среди ночи от странного звука. Включил ночник — и увидел, как в детской кроватке сидела годовалая дочь и весело смеялась. Никому и ничему, без видимой причины, просто заливисто хохотала, потешно размахивая пухлыми ручонками. Отец подошел, а малышка втянула голову и смущенно улыбнулась, извиняясь за беспокойство.

Наташа помнила себя с четырех лет. И всегда отец казался ей старым и суровым. Его обветренное лицо с тяжелым подбородком глубоко вспахали морщины. И только дочь знала, какой он ласковый и добрый. Взгляд его пронзительных серых глаз всегда смягчался, когда он глядел на нее. Для всех он был жестким и холодным как гранит, и только дочь открытой улыбкой превращала его в нечто мягкое и теплое.

Не боялся старый солдат ни смерти, ни ранения: они часто его навещали, и он к ним привык. Другое выбивало его из седла: когда предавали друзья и подставляло начальство. Случалось, накатывала черная волна отчаяния, старый солдат тянулся к именному пистолету или к стакану водки — но всплывающая из памяти улыбка дочери удерживала на самом краю пропасти.

Наверное, у девочки имелся какой-то необычный дар. Она не умела обижаться. Бывало, и ей доставалось от мальчишек: получала она книжками по голове и на кнопки садилась, и портфелем ее играли в футбол. Но достаточно было глянуть на девочку в это время и агрессия хулиганов куда-то улетучивалась: она стояла, втянув голову в плечики, и… растерянно улыбалась! Поэтому, наверное, всегда находился ее защитник, который отгонял задир и даже иногда просил у нее прощения. В ответ он получал опять же улыбку, только другую: теплую и благодарную.

Когда жена ушла к холеному тыловому офицеру, гладкому и розовому, как новогодний поросенок…

Когда отец, сурово нахмурив брови, хрипло сказал дочери, что мама уехала навсегда и больше не вернется…

…Наташа не заплакала, не стала расспрашивать, только обняла отца теплыми тонкими ручками и на ухо прошептала:

— Но ты же от меня не уедешь, правда?

— Нет, что ты, доченька! Никогда.

— Значит, мы навсегда вместе? — Она откинулась на вытянутых руках и в упор глядела отцу в глаза.

— Конечно! — кивнул солдат.

— Это хорошо, — серьезно сказала дочь. Порывисто вздохнула и внезапно улыбнулась. Сразу отошла от сердца черная гнетущая туча и вышло солнышко…

Старшему офицеру полагался ординарец. Отец отказался от личной прислуги и выпросил у начальства няньку, пожилую офицерскую вдову по фамилии Харина, молчаливую и аккуратную. Так они втроем и кочевали: от Сибири на запад, через всю России. И наконец, доехали до самой Германии.

Несмотря на суровые порядки гарнизона, европейские ветры долетали и сюда, за колючую проволоку. Офицерские жены и взрослые дочери носили нескромные немецкие платья выше колен, крутили на магнитофонах разнузданный джаз и твист. Телевизор ловил западные фильмы, пропагандирующие тлетворные буржуазные нравы. И все трудней становилось полковнику ограждать дочку-подростка от влияния порочного окружения.

Девочка на самом деле не очень-то интересовалась новомодными веяниями. Она достаточно уставала от сильной нагрузки в школе, а в недолгие часы досуга ей больше нравилось почитать хорошую книгу. Конечно, когда подружка или соседка забегали с новостями о культурной жизни гарнизона, Наташа с Хариной вежливо слушали, попивая чай, но гости уходили, и все у них возвращалось в обкатанные берега. Только отец чувствовал, как вокруг дочери кружатся недобрые ветры и все чаще заводил речь о переезде.

Однажды пожаловался он другу-генералу на свои отцовские заботы. Тот удивился: другие подметки рвут, только бы остаться здесь подольше. Заграничные шмотки и технику с мебелью контейнерами на родину отправляют… Вспомнив свою супругу, сухо усмехнулся генерал и предложил полковнику перевод в Москву. Отец согласился.

Поначалу им пришлось жить в общежитии на северной окраине столицы. И там они чувствовали себя привычно. Только недолго ожидали они квартиру. Полковника назначили в генштаб на генеральскую должность и вскоре вручили ордер на трехкомнатную квартиру в солидном доме на центральной улице. «А из нашего окна площадь Красная видна», — декламировала Наташа стихи, знакомые с детства. А сердечко ее так и прыгало от сладкой тревоги: не гарнизонная неволя, а новая свободная жизнь стучала в эти огромные окна, шумела потоками автомобилей и толпами прохожих.