Дочь генерала

— Тогда все нормально. Мы пришли к полному кон… консоль…консенсусу!

— И что дальше?

— Мне стихи писать, тебе — слушать и оценивать. Ну, там, ежели пельмешки или еще чего из салатов — тоже не лишнее.

— Ах ты… купец-молодец!

— Да вот.

— «Суров ты был. Ты в молодые годы учил рассудку страсти подчинять. Учил ты жить…»

— Стоп! Там дальше галиматья. Не стоит ее повторять.

— Счастье и свобода по-твоему галиматья?

— В их понимании — да!

— А есть другое? Не их?..

— Есть.

— Ты меня познакомишь?

— Обязательно. А сейчас опять — шагом… Медленно, спокойно, тихо…легко. Вот как эта процессия, — указал он на дорогу.

Они шли вдоль газона с длинной цветочной клумбой. По ярко освещенной розовым светом дороге медленно ехала поливочная машина. Перед ней невысокий, но очень серьезный работник в желтой спецовке тянул шланг. Прямо на ходу, у очередной клумбы, из шланга начинала брызгать вода, вздымая вокруг мелкие брызги с густым цветочным ароматом. Со стороны выглядело так, будто погонщик ведет за хобот огромного механического слона. Почему так поздно? Видимо, им не хватило дня и вечера. А может, их наказали за какую провинность и заставили работать сверхурочно… Как бы там ни было, желтый мужичок со шлангом и поливочная машина делали свое дело серьезно, с чувством собственной значимости и глубоким осознанием производственной необходимости.

— Сережа, — попросила девушка, — прочти что-нибудь для меня, а? Ну, как ты читал для Валентина.

— Ладно, — иронично улыбнулся тот. — Сама напросилась… Помнишь, на вечере ты сидела за столом с каким-то меланхоличным мужиком?

— Да это был Стасик, друг детства! Ну, что мне на ночь глядя одной что ли в собрания ходить? Да и кто меня отпустит?.. Зато, как услышала тебя, для меня весь мир перестал существовать…

— Однако, между твоим воркованием с другом детства и моим выступлением я успел написать вот что… Называется «Пророчество любви»:

Задарю тебя розами до ветра в кармане,Заговорю историями до отупенья,Закружу по аллеям цветущего парка,Зацелую в подъезде до боли в венах.Я не дам опомниться тебе до ЗАГСа,Ты очнешься от вихря уже в роддоме,И закружит пеленками новый танецВ полубессонном материнском полоне.Потом я от тебя запью, загуляю,

Влюбляясь в раскованных и красивых,А ты проплачешь мне: «Я тебя прощаю.Только ты не бросай нас…любимый».Ты будешь в тот миг такой беззащитной,вероломно обманутой — куда уж дальше!Я почувствую себя подлым бандитомИ полюблю тебя как никогда раньше.Неверность мою вернешь ты сторицей,Застарелую обиду сжигая изменой.

И уже моё прощение прольет водицуНа шипящий огонь нашей геенны.И тогда ты от нежности вся истаешь,Упадешь в мои объятья мягкой глиной……Но сейчас ты этого ничего не знаешь —ты сидишь напротив с другим мужчиной.

— Ничего себе, перспектива! — схватилась девушка за голову. — Надеюсь, это лишь образ?

— Кто знает, кто знает?.. — загадочно улыбнулся поэт. Может быть, ему вспомнились слова Цветаевой, сказанные Ахматовой: «Разве вы не знали, что в стихах все сбывается?»…

В это время в ночном небе творилось нечто необыкновенное. Казалось, что свет восхода солнца, льющийся с восточной стороны, изгоняет западные сумерки. По небу мощными ураганными завихрениями носились огромные потоки света. Звезды остались только самые крупные. Далеко на горизонте прозрачным шлейфом прошел дождь. Закрученные спиралью перистые облака переливались богатейшей гаммой розовых и сиреневатых оттенков. Невидимые птицы сотрясали душистый воздух вибрациями свистящих переливов. Сергей поднял руку к небу и полушепотом прочел: