Дочь кардинала

– Я помню, но…

– Как только я услышал, что ходят слухи об их смерти, я отправил гонца в Тауэр. Все, что они могли сказать мне в ответ, было: мальчиков нет в их комнатах. Как только я вернулся в Лондон, то первым делом пошел в Тауэр. Там был Роберт…

– Роберт? – переспрашиваю я, словно забыла имя констебля Тауэра, Роберта Брэкенбери, того самого, который посмотрел на меня с самым искренним пониманием и сказал: «О, как вы мягкосердечны», когда я призналась, что мальчики должны умереть, но что я не могу заставить себя пожелать им смерти или отдать приказа это сделать.

– Роберт Брэкенбери, – говорит Ричард. – Верный друг. Он не предал бы меня. Он бы пошел на все ради меня.

– Ах да, – говорю я и чувствую, как во мне разливается липкий холодный страх, словно я выпила ледяную воду. – Я знаю, что он готов ради тебя на все.

– Он не знает, что случилось с мальчиками. Он – констебль Тауэра, и он не знает. Он только смог сказать, что, когда добрался до Тауэра, мальчиков уже не было. Все стражи говорят, что они вечером уложили их спать и, как обычно, охраняли двери всю ночь, но утром их в комнате уже не было.

– Как они могли оттуда исчезнуть?

И тут к нему возвращается былая сила.

– Это значит только то, что кто-то из них лжет. Кто-то, должно быть, подкупил стражника.

– Но кто?

– Я думал, что это могла сделать королева, что она выкрала их. Я уповал на то, что это сделала она. Поэтому я к ней и пошел. Я сказал ей, что никогда не стану их искать, не буду их преследовать. Что если она сумела выкрасть и спрятать их, то пусть они остаются в безопасности. Но я должен был знать.

– Что она ответила? Эта Вудвилл?

– Она упала на колени и заплакала как женщина, которая знает, что такое горе. Я нисколько не сомневаюсь в том, что она потеряла сыновей и не знает, у кого они сейчас. Она спросила у меня, не прячу ли я их где-нибудь. Она сказала, что нашлет проклятье на того, кто их убил, если они мертвы, что ее проклятье падет на сына убийцы и весь его род и все в нем будут умирать преждевременной и беспричинной смертью. И ее дочь присоединилась к ней в этом проклятье, и обе они были ужасны.

– Она прокляла нас? – прошептала я холодными губами.

– Не нас! Я не приказывал их убивать! – кричит он мне во внезапном взрыве ярости, и его голос множится эхом от деревянных панелей, укрывающих стены маленькой комнаты. – Я не приказывал их убивать! Все думают, что это сделал я. Неужели ты так думаешь тоже? Ты, моя жена?! Ты думаешь, что я мог бы это сделать? Ты думаешь, что я смог бы убить своих собственных племянников, пока они находились на моем попечении? Ты считаешь, что я способен на нечто настолько греховное, низкое и отвратительное? И ты назовешь меня тираном с обагренными детской кровью руками? Ты? Из всех людей, которые знают меня, ты? Ведь ты знаешь, что я всю свою жизнь и меч, и сердце посвятил отстаиванию чести! Неужели ты тоже считаешь меня убийцей?

– Нет, Ричард! Нет! Нет! – Я ловлю его руки и смотрю ему в глаза, качая головой. Я клянусь, что уверена в том, что он никогда не совершил бы ничего подобного. Я путаюсь в словах, глядя на его лицо, искаженное яростью, и начинаю плакать. Господь всемилостивый, как же я скажу ему, что это не он, а я могла невольно отдать приказ, приведший к их смерти. Это могли быть мои неосторожные слова, мои мысли вслух, что подписали им приговор. И это мой грех привлечет проклятье женщин Вудвилл на головы моего сына, Эдуарда, и его потомков, и наш род потеряет наследника. В тот момент, когда я думала о том, как защитить нас, я произнесла необдуманное слово, и оно запало в сердце Роберта Брэкенбери, именно тогда я уничтожила мое собственное будущее и все, ради чего так трудился мой отец. Я привлекла на голову моего возлюбленного сына праведный гнев самой опасной ведьмы в Англии. Если Роберту Брэкенбери показалось, что в моих словах он услышал приказ, побуждение к действию, если он делал то, что сделал, думая, что руководствуется моей волей, если он сделал это потому, что считал, что так будет лучше для Ричарда, то я сама почти собственными руками убила сыновей Елизаветы Вудвилл, и месть за мое преступление не заставит себя ждать. Я уничтожила свое будущее.

– Их незачем было убивать, – говорит Ричард, и почему-то мне его голос кажется жалобным и оправдывающимся. – Они же были в безопасности и под надежной охраной. Я объявил их бастардами, и они были признаны таковыми. Страна поддержала мою коронацию, и вступление в право было успешным. Нас везде принимали, везде признавали и воздавали должное. Я собирался отправить их в замок Шериф-Хаттон и оставить там. Вот зачем я велел его перестроить. А через несколько лет, когда они бы подросли, я собирался выпустить их и обращаться с ними с уважением, как с моими племянниками, велеть им приехать ко двору, чтобы служить нам. Я бы присматривал за ними сам, обращался бы с ними как с родными… – Он замолкает. – Я хотел быть для них добрым дядей, как для детей Джорджа. Я хотел заботиться о них.