Дочь хранителя тайны

Она высказала все это, не глядя на сына, а когда повернулась к нему, то в ужасе поняла, что его лицо сморщилось и по щекам текут слезы. Господи, оказывается, ребенок, каким он был раньше, не так уж и далеко. Нора обняла своего мальчика – в меру возможности. Он был такой высокий: ее голова едва достигала его груди.

– Знаешь, я очень люблю тебя, – сказала она в его дурно пахнущую рубашку. – И страшно рада, что ты нашелся. И от тебя ужасно, просто ужасно пахнет, – добавила она, смеясь, и он тоже засмеялся.

– Монастырь совсем рядом! – крикнула, приблизившись, Бри. – Еще чуть-чуть по дороге. Говорят, мы его не пропустим.

Они вернулись в машину и опять покатили по узкой дороге среди округлых холмов. Очень скоро за кипарисами замелькали белые строения, и неожиданно в зеленом просвете возник Гефсиманский монастырь, суровый и великолепный в своей простоте. Бри въехала на стоянку под шеренгой деревьев. Когда они выходили из автомобиля, зазвонили колокола. Чистый звон растворялся в чистейшем воздухе.

– Как красиво, – сказала Бри, следя за облаками, лениво проплывающими в небе. – Вы знаете, что здесь жил Томас Мертон? Он ездил вТибет, к далай-ламе. Я люблю представлять себе их встречу. А еще – как живут монахи, как они изо дня в день делают одно и то же.

Пол снял солнечные очки, полез в карман и выложил на капот несколько маленьких камешков.

– Помнишь? – спросил он, когда Нора взяла в руки и погладила пальцами гладкий белый диск с дыркой посередине. – Криноидея. Морская лилия. Папа рассказывал мне о них, когда я сломал руку. Я немного погулял, пока ты была в церкви. Их тут полным-полно.

– Я и забыла, – задумчиво произнесла Нора, но события того дня мгновенно всплыли в памяти: и ожерелье Пола, и то, как она беспокоилась, что оно зацепится за что-нибудь и он задохнется.

– Звуки колоколов медленно замирали в прозрачном воздухе. Легкий камешек, размером с пуговицу, приятно грел руку. Она вспомнила, как Дэвид поднял Пола с земли и понес сквозь толпу гостей, как он накладывал гипс. Дэвид столько работал для того, чтобы они жили хорошо, но почему-то все всегда было очень трудно, словно они втроем вплавь пересекали море, что когда-то покрывало эти земли.

1988

Июль 1988

I

Дэвид Генри смотрел в окно своего кабинета, дома, на втором этаже. За стеклом, мутноватым и слегка искажающим вид, волнообразно колыхалась чуть перекошенная улица. Вот белка нашла орех и взбежала вверх по платану, листья которого жались к стеклу. Дэвид отыскал глазами Розмари. Она пропалывала клумбу, то и дело наклоняясь, и длинные волосы всякий раз закрывали ее лицо. Розмари совершенно преобразила сад – у кого-то из друзей попросила лилейник, посеяла возле гаража лен, где он обильно цвел туманным бледно-голубым облаком. Сидевший рядом с ней Джек играл с самосвалом. Он был настоящий крепыш, теперь уже пятилетний, веселый кареглазый упрямец с еле заметной рыжиной в светлых волосах. Вечерами, когда Розмари уходила на работу, а Дэвид оставался за няню, Джек всячески стремился проявлять самостоятельность. «Я большой мальчик», – не уставал повторять он важно и гордо.

Дэвид позволял ему делать все, что он хочет, – в пределах разумного, само собой. По правде говоря, ему нравилось сидеть с мальчиком. Он любил читать Джеку сказки, ощущать его теплую тяжесть и голову на своем плече, когда малыш начинал засыпать. Любил чувствовать в руке его маленькую доверчивую ручку, когда они ходили в магазин. Дэвид искренне страдал, что его воспоминания о Поле в том же возрасте столь разрозненны и мимолетны. Разумеется, он тогда был занят карьерой, клиникой – и еще фотографией, – но в действительности его отделяло от сына сознание собственной вины. Теперь Дэвид с болезненной ясностью видел общий рисунок своей жизни. Он отдал дочь Каролине Джил, и тайна пустила корни, она росла и процветала в самом центре его семьи.

Он не мог рассказать правду Норе, зная, что в этом случае потеряет навсегда ее и, скорее всего, сына. Он посвятил себя работе и добился больших успехов в той сфере, которая была ему подвластна. Но из раннего детства Пола он, к несчастью, помнил лишь несколько отдельных моментов, похожих на фотографии. Взъерошенный темноволосый малыш – спит на диване, свесив руку. Мальчик на серфинговой доске – кричит от страха и восторга, а волны бьются о его колени. Серьезный, красный от сосредоточенности ребенок за маленьким столиком в детской, погруженный в свое занятие и не замечающий Дэвида, который наблюдает за ним от двери. Пол в предрассветных сумерках забрасывает удочку в неподвижную воду и, чуть дыша, замирает в ожидании клева. Короткие, невыносимо прекрасные воспоминания. А дальше – подростковые годы, когда Пол отдалился от него еще больше, чем Нора, и бесконечно сотрясал дом своей музыкой и неизбывным гневом.