Дочь полковника

Мистер Филпот с неуклюжей галантностью не упустил удобного случая.

– Я против мисс Стюарт ничего не скажу, но только, если уж про красоту говорить, так от вас, мисс, глаз не оторвешь!

Мэгги польщенно хихикнула.

– Ну, вот опять! Сами же знаете, что говорить так говорите, а думать не думаете.

– Именно, что думаю. Ей-богу. В кино я тут одну дамочку видел. Грета Гарбо[42] – ее так зовут. Ну прямо ваш портрет, только вы покрасивей будете.

Мэгги сделала движение, словно от такого ни с чем не сообразного комплимента собралась захлопнуть дверь у него перед носом, и желание подольше насладиться ее обществом взяло верх над благоразумием.

– Э-эй! Погодите, мисс. У меня для вас новость. Как по-вашему, что мне сказал почтмейстер, когда я выезжал?

– Ну?

Мистер Филпот понизил голос до трагического шепота:

– Слыхали про Лиззи Джадд?

– Нет. А что?

– Вроде бы миссис Джадд сказала миссис Рейпер, а та еще кому-то сказала, а те уже почтмейстеру, что Лиззи ждет ребенка!

– Да что вы такое плетете, мистер Филпот?

– Сущая правда, провалиться мне на этом месте, мисс. И у Джадда и у полковника сейчас такое делается!

– И ей всего семнадцать. Вот дрянь!

Мистер Филпот заметно смутился и пробормотал:

– Так ведь, знаете…

Но Мэгги перебила его, в возбуждении несколько утратив благоприобретенную в услужении правильность речи:

– А ктой-то это? Он чего – жениться не хочет?

– Говорят, полицейский в Данторпе.

– Он?! Так ведь он семейный и с детьми.

– Говорят, что он.

– Ох, подлец! Выгнать его должны со службы. А уж Лиззи-то! Так осрамить старика отца, и мать, и миссис Смизерс – за ее-то доброту! Привязать ее к телеге да высечь. А потом отправить в исправительное заведение. Вот уж дрянь!

И Мэгги с добродетельным негодованием хлопнула кухонной дверью, оставив своего поклонника в горьком одиночестве на воющем ветру.

– Естественно, мы должны немедленно ее рассчитать, – объявила Алвина, выпрямляясь, и презрительно фыркнула, как надменная лошадь.

– Почему? – простодушно осведомился полковник.

Алвина взглянула на него с внезапным и страшным подозрением, для которого не было ни малейших оснований. Это «почему» вовсе не означало, что полковник имеет непосредственное касательство к оплошности мисс Джадд. В его старческом мутнеющем сознании жило твердое убеждение, что нравственность подчиненных офицера не касается, но что он обязан постараться выручить их, если они вляпаются в какую-то историю. Лиззи как бы нарушила субординацию в пьяном виде, и ему надлежало быть заступником обвиняемой перед военным судом Алвины. Однако сама Алвина смотрела на дело иначе.

– Как ты можешь задавать такие глупые вопросы, Фред? Во-первых, это скандал на весь приход, и оставить ее, значит одобрять и прикрывать безнравственность. И подумай о Джорджи. Разумеется, она ничего про это не знает, но если Лиззи останется, скрыть подобного не удастся. И я не потерплю, чтобы моя дочь спала под одной крышей с проституткой!

– Ну, ну, это, пожалуй, уж слишком! – возразил полковник, по-отечески привязавшийся к Лиззи. – Не спорю, вела она себя плохо, скинула узду и все такое прочее, но все-таки опозорить ее перед всем приходом за первый проступок это слишком жестоко. И жестоко по отношению к Джадду и его жене: люди они честные, приличные и знают свое место.

– Меня это не касается. Ей следовало раньше о них подумать. Я рассчитаю ее немедленно!

Не слушая робких возражений полковника, Алвина направилась на кухню. Лиззи чистила картошку к обеду. Лицо у нее было бледным, опухшим, испуганным. Она настолько погрузилась в тягостные размышления, что забыла встать при появлении Алвины. Добродетельный василиск устремил на грешницу леденящий взгляд.

– Ну?

Лиззи растерянно вскочила, расплескав воду из тазика, но этого Алвина словно не заметила.

– Прошу прощения, сударыня. Я не видела, как вы вошли.

– Я пришла сказать, что с этой минуты вы уволены, – сказала Алвина, в каждом дюйме Смизерс. – Вот ваше недельное жалованье. Приготовите и подадите обед, вымоете посуду и немедленно уйдете. Причину мне вам объяснять незачем. Вы опозорили себя и своих родителей, и ни в одном приличном доме вас держать не станут.

Лиззи испустила жалобный вопль, залилась слезами и горестно уронила голову в картофельные очистки на столе. Алвина торопливо ретировалась, но с прощальным залпом:

– Вы поняли? Ни одной ночи здесь вы больше спать не будете!

Еще один жалобный вопль подтвердил, что Лиззи поняла.

– Я очень хотел бы как-то утешить вас в этом незаслуженном горе, мистер Джадд, – сказал священник.

Миссис Джадд всхлипнула в кончик носового платка.

– Вы, сэр, очень добры, – внушительно ответил мистер Джадд, – да только, что уж тут сделаешь-то. Сама себе постель постлала, извиняюсь, конечно, что при вас такое слово сказал, самой на ней и лежать.

В третий раз за десять минут этого тягостного визита милосердия мистер Джадд вытащил из кармана трубку и тоскливо на нее поглядел. Затем, в убеждении, что смолить табаком в присутствии духовных лиц не положено, он неохотно вернул ее в карман. Священник заметил его маневры.