Спустя годы, когда она пыталась точно вспомнить, что было сказано той ночью, Дебби обнаружила, что у нее полностью блокировалась память. Настолько ужасным было то, что последовало, что ее мозг пытался делать все, чтобы забыть о произошедшем далее, чтобы вычеркнуть из памяти всю сцену. Но, хотя обычные слова их взаимных обвинений были утеряны в вихре никогда не переживаемых ранее Дебби эмоций, она ни на единый миг не сомневалась, что двое людей раздирали друг друга на части.
Рэйф Пирсон выполнил свою угрозу и рассказал Робину о связи Луи с его женой, и Робин, как обезумевший бык, примчался в Ла Гранж, чтобы разобраться с Луи. Как и многие нежные люди, которые медленно закипают, его гнев был ужасен. Перепуганная, Дебби отшатнулась, когда двое мужчин с криками помчались друг за другом по лестнице, по комнатам. И все-таки она почему-то была очень спокойна, ощущала холодок, забившийся куда-то глубоко внутрь нее, и отчаяние, которое пришло вместе с полным унижением и ощущением собственной ничтожности.
Пока она ждала в Лондоне Луи, страдала по нему, обожала его всем своим существом, он изменял ей здесь, на Джерси, с собственной свояченицей. И хуже того, у него не было ни малейшего намерения сделать их отношения постоянными. Она находилась здесь только потому, что он хотел использовать ее для своих личных нужд, и его совершенно не заботило, насколько он унижал ее во всем этом деле. Она всего-навсего пешка в игре, которую он разыгрывал, чтобы добиться на Джерси всего, чего хотел. Только в этом заключался для него смысл в ней – а может, так было, всегда.
Дебби сжалась в холле, перепуганная, обиженная до предела. Она больше не знала, куда ей идти и что делать теперь. Она только понимала, что сердце ее разрывается.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Джерси, 1991
Офис Дэна Диффена имел такой вид, словно на него обрушилась бомба, там царил хаос, вместо обычного беспорядка, который устраивал Дэн, работая над очередным рассказом. Корзинка для бумаг была перевернута, оттуда на ковер вывалилось не менее полдюжины дискет, на полу высилась огромная гора бумаг, газетных вырезок и фотографий, и все это напоминало незажженный костер. Дэн вышвырнул еще одну груду бумаг в черный пластиковый мусорный ящик, потом потянулся к последней пачке, которая все еще оставалась на столе – в обертке с розовой ленточкой, которая свисала из нее вместе с черным маркером, и отпечатанной запиской – ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПРОКУРОРУ ПО ДЕЛУ СОФИИ ЛЭНГЛУА– НОЯБРЬ, 1972. Он долго смотрел на папку, вспоминая тот день, когда нашел ее, разбирая офис отца, и его охватило прежнее волнение. Потом, тяжело вздохнув, он бросил папку в ящик поверх остальных бумаг, касающихся дела Лэнглуа.
Каким же проклятым фиаско все это обернулось! Он возлагал такие надежды, что это дело обеспечит его основой для многих расследований, репортажей, может, даже для книги. И чутье его не подводило. Но этот сюжет он не мог использовать, чтобы не задеть Джулиет. И к этому он не был готов.
Какая ирония, подумал Дэн, со злостью пиная мешок, в котором лежали плоды его работы. С того момента, как ему позвонила Катрин Картре и рассказала совершенно обескураживающие подробности, он понял, что не может продолжать это дело. Она чертовски четко воспользовалась своим шансом, выболтав все секреты. Но она сыграла на его преданности отцу: «Вы понимаете, он был бы очень расстроен, если бы узнал, что вы воспользовались его привилегией как адвокат Софии», – так она сказала увещевающим и в то же время рассудительным голосом. Он объяснил ей, что никогда не собирался злоупотреблять доверием, которое София питала к его отцу, но на самом деле просто надеялся доказать ее невиновность. И когда Катрин обрушила на него этот удар, он с огромным разочарованием понял, что эта история так и останется нерассказанной по множеству причин – и одной из них является Джулиет.
Знал ли отец, что лежит за признанием Софии, раздумывал Дэн. Или по крайней мере подозревал? Если да, то при тех обстоятельствах он поступил наилучшим образом, хотя Дэн, с его врожденной тягой к истине, не мог удержаться от ощущения, что, возможно, было бы лучше, если бы в свое время факты были бы обнародованы. Но сейчас нет. Сейчас – слишком поздно. Поэтому, в соответствии с просьбой Катрин, он оставил все надежды написать этот рассказ и обещал приложить все усилия, чтобы отвлечь от расследования Джулиет. И что же случилось? Она каким-то образом узнала про него и пришла к убеждению, что он просто пользовался ею.
Он никого не мог в этом винить, кроме себя – и если сказать честно, то вначале это так и было. Но это было еще до того, как совершенно неожиданно он полюбил ее.