Дочь роскоши

– Потому что может быть война, – так он сказал. Он думает, что мне надо уехать ради моей собственной безопасности.

– Но… ты же не хочешь уезжать, а?

– Конечно нет. Я сказал ему, что мой отец очень разозлится. Он не поверит, что меня по этой причине отослали домой, – да и какой умный человек поверит? Он будет думать, что я плохо справлялся с работой или опозорился, и поэтому меня уволили.

– Но это же не так…

– Да, я думаю, это может быть правдой. Наверное, они знают, что ты и я…

– Но мы же ничего не сделали!

– Мы это знаем, а они? В любом случае, я – немец. Никто здесь не любит немцев, особенно сейчас. Я же видел газеты. Они все врут про нас и разжигают ненависть. Твой отец не хочет, чтобы в его пансионе гостей обслуживал немец, а главное – не хочет, чтобы немец дружил с его дочерью.

– Как это нелепо! Я разберусь с этим!

София вскочила, горох вывалился из дуршлага, что был у нее на коленях, и рассыпался по нагретому солнцем бетону, которым был залит задний двор. Она бросилась в дом и нашла на кухне Лолу, которая шинковала овощи для супа.

– Где папа? – требовательно спросила София.

– Он уехал в город. Для чего он нужен тебе?

– Дитер говорит, папа сказал ему, что его отправляют в Германию.

– Это правда, – спокойно отозвалась Лола.

– Но, мама! Вы же не можете отправить его теперь, в разгар сезона!

– Боюсь, что мы уже приняли решение, София.

– Но ты не можешь, не можешь! Отец Дитера будет очень зол на него.

– Глупости. Он вполне поймет, что к чему.

– А вы не сможете без него управиться.

– Тогда за столом придется прислуживать тебе. Ты ведь поможешь?

– Нет! Я не буду! Не буду!

– София, пожалуйста, не повышай голос, – приказала Лола, узнавая в дочери собственное своеволие и горячий нрав. – Ты помешаешь гостям, а мне это не нужно. Сожалею, если мы огорчили тебя. Я знаю, что тебе нравится Дитер. Но ты должна понимать, что не всегда удается жить так, как тебе нравится.

– Я и так не живу! Никогда, никогда, никогда! – завизжала София.

– Пожалуйста, прекрати вести себя как ребенок, София, – как можно надменнее сказала Лола. – Иначе мне придется поступить с тобой как с ребенком и отослать в твою комнату. Извини, но уже с конца этой недели Дитер не будет здесь работать, и больше тут говорить не о чем.

Какой-то миг две пары сверкающих фиолетовых глаз смотрели друг на друга, потом одна пара начала наполняться слезами. Гордость Софии была попрана, она повернулась и выбежала из кухни. Пусть ей всего тринадцать лет, но она уже давно не позволяла никому – даже матери – видеть свои слезы. И, как бы ей ни было больно, этот случай не исключение.

Однако она не смогла сдержать слез, когда смотрела, как Дитер поднимается по сходням на корабль, который, несмотря на все ее старания, увозит его с Джерси.

– Ты ведь напишешь мне, да? – попросила она, стоя на причале и думая о том, осмелится ли она взять его за руку здесь, где их может увидеть каждый.

– Конечно, напишу.

– А ты приедешь следующим летом, когда все кончится?

– Постараюсь. Хотя я, конечно, не знаю, чем буду заниматься.

– О Дитер, пожалуйста…

– Мне надо идти. – Он наклонился и быстро поцеловал ее, а ей хотелось прильнуть к нему, как тогда, в высокой сухой траве, но она не решилась. Он погладил ее по волосам, подхватил свою сумку и пошел по сходням. Она смотрела, как он отдаляется от нее, и ей казалось, что жизнь ее обрывается.

Дитер нашел место на палубе, откуда мог махать ей. Софии было больно оттого, что она могла лишь стоять на причале, и ей ничего другого не оставалось, как смотреть и ждать. Минуты тянулись бесконечно, – команда так долго готовилась к отплытию, что она уже почти желала, чтобы они поторопились и все скорее бы закончилось, чтобы ей можно было забраться в укромное местечко и выплакаться, облегчить невыносимую боль, сдавившую горло. Но когда это случится, Дитера уже не будет, и София не была уверена, что вынесет это…

Наконец сходни подняли, завыли сирены, и корабль начал медленно отплывать от причала. Она махнула рукой, слезы ручьями стекали по лицу, а она все вглядывалась в даль, пока корабль не превратился в точку на горизонте. И тогда она пошла домой.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Джерси, 1938–1939