Дочь царского крестника

Вернувшись в Бухэду, они станут снова и снова искать возможности быть рядом: в школе, в русском (или советском) клубе, на вечеринках, что устраивали друзья в домашних условиях. Обычно на вечеринках танцевали под патефон. Русские в Маньчжурии называли его виктрола. В русском клубе, что находился в Железнодорожном посёлке танцевали под радиолу, там было электричество. Хитом сезона считался фокстрот «Партизанская борода». Пластинка с этой песней была нарасхват.

Борода моя, бородка,

До чего ты доросла!

Говорили раньше «щётка»,

Говорят теперь «метла».

Парень я молодой,

Но хожу всё с бородой.

Ух, как лихо отплясывала молодёжь модный фокстрот:

А когда прогоним фрицев,

Будет время – будем бриться.

Бриться, мыться, наряжаться,

С милкой целоваться…

В школе разрешались вальс, полька, падеспань, падеграс, на всё остальное категорический запрет. В русском клубе, кроме «школьной программы» танцевали фокстрот и водили танго. Не теперешнее, когда «ни миллиметра промеж дамой и кавалером», тогда танго – почти тот же вальс, тем не менее – в школе запрещали… Безнравственным считался танец…

Хитрые учителя придумали мудрый ход: троек нет за неделю – иди на танцы, учился абы как – не получишь разрешение на фокстрот и другой запретный плод… Сами на дверях в клубе не стояли шлагбаумами, вместо них ребята из Союза советской молодёжи (имелся такой в Маньчжурии) следили за соответствием успеваемости и тягой к развлечениям в конце недели. Миша китайский вообще не любил, после Лели и подавно, но пришлось подтянуться. Как же Варя в клубе, а он… Да и стыдно перед ней…

Потом нагрянула весна. С буйством цветов.

Их в окрестностях Бухэду росло несметное количество. Начинался цветочный сезон с багульника. Добывали его на сопках, по пояс в снегу проваливаясь. Поставленный в воду голый без листьев прутик в один день выстреливал светло-сиреневыми цветочками. Накануне Вербного воскресенья дети шли в поход за вербой. Росла в окрестностях крупная и мелкая, белая и красная. «Верба бела бьёт за дело, верба красна бьёт напрасно». Бьёт не бьёт, а любит места низкие, у воды. По уши намокнешь, ломая ветки с пушистыми шариками. Снег уже сырой, на речках верховодка… Горные реки и летом холодные, а уж весной… Вода в Бухэду славилась. И для паровозных котлов что надо – мало накипи, и для пива – бухэдинское по всей КВЖД шло на ура. Вкусная водица, что там говорить, но когда пьёшь, а если она в башмаках – приятного мало…

Пасхальные дни чаще украшали подснежниками, которые по-книжному невкусно именуются пролесками. Нежные цветочки, выстреливая на освободившихся от снега полянах, притягивали густой синевой солнечное тепло к промёрзшей земле. Весна шла неудержимо, вот уже на хрупкой короткой ножке появились бархатисто-синие кукушкины слёзки. За ними россыпи ландышей – снежно-белые гроздья миниатюрных цветов в окружении сочно-зелёных разлапистых листьев – заполнили поляны. Наконец нагрянула дурманящим запахом черёмуха, развесила белые простыни вдоль речек и в заброшенном железнодорожном саду. Безбожными охапками ломала детвора юная и великовозрастная душистую красоту. И вообще – цветы собирали с размахом, никакой Красной книги не существовало в помине. Да и какая книга: щедрость природы была безграничной, бери – не убудет… Дети считали, если рвать, так уж рвать. И хихикали над директором школы.

Он, Коптев Борис Иванович, был из дореволюционных интеллигентов, агроном, тогда как жена, Екатерина Павловна, – актриса петербургских театров. Жили старики в посёлке Теребиловка, в народе – Грабиловка. Каждый погожий весенний, летний вечер выходили супруги на прогулку с углублением в природные окрестности. Екатерина Павловна, худенькая с прямой спиной старушка, в платье моды двадцатых годов, он в белых летних льняных брюках, белой толстовке, лицо испещрено шрамами. В сорок пятом гнала славная Красная Армия японцев с китайского материка обратно на острова. Наши артиллеристы для ускорения бега, прежде чем войти доблестным частям в населённый пункт, если японцы ещё не покинули его, вели артобстрел. В случае, если покинули, срезали лихим выстрелом колокольню или ещё какую-нибудь выступающую часть для острастки. По Бухэду тоже шарахнули. Любопытный Коптев на тот момент стоял у большого школьного окна, взрывной волной выбило стёкла, осколками испещрило лицо. Благо, глаза чудом не задело.

Неспешно совершали супруги променад, а возвращались из лесу не с пустыми руками. Обязательно с цветком. Непременно одним. Не больше. Это мог быть ландыш или подснежник. Или тигровая лилия – оранжевая с крапинкам. Или царская лилия – точно такая по цвету, как тигровая, но с закрученными лепестками. А какие роскошные белые и розовые пионы росли в окрестностях Бухэду!