Дочь царского крестника

И рассказал, как обошлись с Анной Павловной Кузнецовой, родной сестрой маминого отца. Её мужа Дмитрия Петровича Кузнецова мама называла дядюшкой. Он с началом коллективизации тоже махнул через Аргунь в намерении плацдарм подготовить, затем скрытно перевезти семью. И не смог. Через много-много лет вернётся в Кузнецово… Мы с отцом были на его могилке в 1981 году… Анну Павловну после бегства хозяина раскулачили и с пятью детьми вышвырнули из дома. Четыре девочки, старшей восемь лет, а сыну года ещё не исполнилось. Среди лютой зимы выгнали за ворота, забрали всё, даже самовар! Врагам народа самовар не положен. Анна Павловна – женщина сильная, выкопала землянку. Одна, без чьей-либо помощи. Героическая женщина. В колхоз её – враг народа! – взять не могли, а надо как-то кормить семью. Устроилась в бригаду золотодобытчиков. Наравне с мужиками работала. Копали шурфы, доставали породу, однажды была внизу, наполнила бадью, отправила наверх, а принимающий упустил, и по голове… Бог хранил… Сотрясение, наверное, получила… Поболела, рассказывала, голова несколько дней, да и прошло…

И победила женщина в войне с властью, которая уготовила семье верную гибель. Выжила и детей ни одного не потеряла. Отец с ней встречался в 1973 году, когда в первый раз ездил на родину. В 1981-м мы застали Анну Павловну уже в беспамятстве, не узнала нас. А муж её Дмитрий Кузнецов осел в Драгоценке и женился на Аполлинарии Ивановне. Я уже не один раз упоминал эту волевую женщину, мужа которой в Тыныхэ каратели расстреляли в 1929-м. С дядей Кешей Аполлинария Ивановна разошлась и сошлась с Кузнецовым.

Кузнецова в 1945-м СМЕРШ забрал, как «тридцатника», так именовали чекисты тех, кто перебежал в коллективизацию, в тридцатые годы, в Маньчжурию. И вот тоже судьба. Отсидел одиннадцать лет, нашёл бывшую семью… И Анна Павловна приняла его. Знала, что был женат в Трёхречье, но простила… Сама больше замуж не выходила. Судьба с этой семьей распорядилась так, что дала им в молодости десять совместных лет, затем рок в лице советской власти разбросал на двадцать четыре года, но всё же закончили жизнь рядом. Двадцать лет им было ещё подарено. Анна Павловна досмотрела мужа, он обезножил за год до смерти, а в 1975-м похоронила… Внуки их живут в Забайкалье, приглашают меня в гости…

– Какими извергами надо быть – женщину с детьми на улицу выгнать! – пытался достучаться до Ивана Ганя. – Даже самовар забрали. Подыхай вместе с детьми, не достойна ты самовара! Как мог твой отец вытерпеть такое?! Ты должен гордиться им! Это герой, не побоялся, заведомо зная – проиграет, подняться на это зверьё! Чтоб знали – не все шею под их ярмо подставят!

Ганя пытался объяснить, что сунься дядя Сеня из Драгоценки в Кузнецово, махом бы скрутили. Чекисты мечтали об этом, ждали его. Дядя Сеня знал: детей его взяли старшие братья. И надеялся, поутихнет-поуляжется, тогда постарается забрать их.

– А мы побирались, – упрямо обвинял отца Иван, – я всю жизнь ношу клеймо сына белогвардейца. Враг он! Враг!

– Он был настоящим казаком, настоящим русским, почище тебя – коммуниста!

– Я воевал, а он, поди, мечтал, чтобы Советский Союз лёг под немца!

– Не ври, если не знаешь! Не наговаривай на отца! – возмутился Ганя.

И рассказал, как они в сорок втором году в Драгоценке с братом Афанасием поправляли заплот в ограде и судачили: победят советские немца или нет! Тут дядя Сеня подходит. Афанасий спросил мнение дяди: одолеет немец или кишка тонка? Дядя и говорит:

– Я пусть немного, но повоевал у атамана Семёнова. Красные такие же русские! И умеют драться! Мы раз схлестнулись с отрядом Метелицы, забайкальский казак, есаулом был в Первую мировую. Да к красным подался. Еле ноги унесли от него. Убеждён, Россия обязательно победит!

Ганя Ивану тычет пальцем в лицо:

– И это отец твой! Враг народа по советскому определению! Да будь он врагом, разве так бы сказал?!

Клеймо «сына белогвардейца» не помешало Ивану служить на то время в милиции, а сразу после войны был старшиной в войсках НКВД, охранял заключённых. Стычка с Ганей у них получилась бескомпромиссной. Ганя крыл на чём свет стоит коммунистов-революционеров.

Он часто сокрушался, подвыпив:

– Ну почему Семёнов не расстрелял Ленина в семнадцатом!