Дочь ведьмы

Они не бывали на подобных собраниях с прошлой осени, и Бесс поразилась, насколько все утратило размах. В прошлом остались всегдашняя толчея и суматоха, дружелюбные разговоры соседей по прилавкам, женские сплетни и рисовка мужчин. Суровая зима и безжалостное продвижение чумы превратили Бэтком в город теней и призраков. Пары сменились одинокими фигурами. Улицы когда-то заполняли семьи, а теперь по ним шли мрачные родители, рядом с которыми пустовало место детей. Многие лишились единственных кормильцев, женщины вынуждены были продавать одежду и мебель или расставаться с драгоценной скотиной. Рыбный ряд был пуст, не нашлось свободных мужчин, чтобы выйти в море. Двери пекарни оказались закрыты и заперты. Никуда не делось всегдашнее пьянство, но буйства и веселья в нем больше не было. Вместо этого мужчины запрокидывали в глотки эль и сидр и сидели в угрюмой тишине, дожидаясь облегчения от боли. Стариков выжило немного, детей еще меньше, из-за чего все кругом словно лишилось равновесия и казалось неестественным. Уцелевших детей мучили призраки, они или потеряли братьев и сестер, или были истощены скорбью и чрезмерной работой. Бесс знала, что и сама выглядит так же. Даже погода казалась усталой, у нее не хватало сил ни на вихрь, ни на бурю. Повсюду чувствовались утрата и убыль. Небо по-прежнему было плоским и серым. Землю покрывали сырая грязь и тусклый камень. Жители Бэткома и сами обесцветились: ни багряного плаща, ни алой накидки на улицах. Рынок выглядел уныло и жалко.

Бесс стояла возле бедной свиньи, пока мать изо всех сил убеждала хорошо одетую женщину купить кружева. Глядя на шествие печали кругом, девушка на мгновение задумалась, вернется ли когда-нибудь в деревню радость. Рядом остановилась знакомая пара. Бесс выдавила из себя улыбку, но мужчина стоял с каменным лицом, а женщина с красными глазами, казалось, готова была разразиться рыданиями. Тогда она нахмурилась, глядя на мать, и та положила руку ей на рукав, пока пара не двинулась дальше.

– Всех детей Гуди Уэйнрайт забрала чума, – пояснила Энн.

– Я сочувствую их утрате, но почему они смотрят на нас с такой ненавистью?

– Им трудно примириться с потерей. Моя дочь жива. А их нет. Вот и все.

Словно подтверждая ее слова, мистер Уэйнрайт замедлил шаг, харкнул и сплюнул под ноги Энн. Бесс хотела ответить, сказать что-то в свою защиту, но заметила, что мать сдержалась, и смолчала. Ее так выбило из колеи все случившееся, что она не сразу поняла, что с ней заговорили. Она обернулась и увидела: рядом с ней стоит Уильям.

– Доброе утро, Бесс. Я надеялся тебя здесь найти.

– Уильям, если ты явился уговаривать меня…

Она поняла, что ей неловко в его присутствии.

– Нет, прошу, прости меня за то, что обидел. Я не подумал как следует. Теперь я отчетливо понимаю, что неверно понял твои чувства ко мне. Прости. Я не хотел причинить тебе боль.

Бесс взглянула на него. Что толку пытаться ему объяснить? Они выросли по разные стороны пропасти, которую никогда не перейдут.

– Больше здесь не о чем толковать, – добавила она.

Энн шагнула ближе.

– Доброе утро, Уильям, – невозмутимо произнесла она.

В ответ он неуклюже поклонился, не зная, как было принято его предложение. Глаза его остановились на свинье.

– Вы ее продаете?

– Да нет, – огрызнулась Бесс, – мы подумали, может, если она прокатится до рынка, у нее улучшится настроение.

Энн встала между мальчиком и дочерью.

– Да, Уильям. Мы продаем чушку.

– Что ж, хорошо, нам как раз такая не помешала бы. На вид она… неплоха.

– Худовата, – заметила Энн, – но молодая, и поросят приносила прекрасных.

– Отлично. Я возьму.

Девушка не смогла сдержаться.

– Теперь ты оскорбляешь нас милостыней!

– Бесс! – прошипела мать. – Молодой господин просто хочет приобрести свинью.

– Молодой господин даже не спросил, сколько она стоит.

– Уверяю тебя, мне нужна свинья. Это не милостыня, это деловой подход.

Бесс открыла рот, чтобы высказаться о деловом подходе Уильяма, но ей помешало внезапное волнение в конце главной улицы. Послышался стук подков и лай собак, а потом из-за поворота вверх по холму поднялась группа всадников. Посетители рынка столпились поглазеть и тут же вжались в дверные проемы и прилавки, чтобы их не затоптала мчавшаяся кавалькада. Всадников было шестеро, на хороших лошадях. Все одеты в темное, но добротное платье, на поясах висят клинки. Выделялся лишь один. Одет он был почти так же, как прочие, если не считать сапог особенно тонкой кожи. На его черной шляпе не было перьев, широкий пояс скрепляла блестящая серебряная пряжка. Лошадь под ним была белая, как новорожденный ягненок, казалось, она парит над брусчаткой. Бесс подумала, что в нем есть что-то – что-то в том, как он держится, в простой изысканности его наряда, в уверенно поднятом подбородке, – что отличает его от остальных. В нем не было ничего вычурного, ничего, что можно было бы осудить в нынешнее время, когда добродетелями считались простота и скромность, и все же, несмотря на немудрящий плащ и сбрую без украшений, не заметить его было нельзя.