Дочь ведьмы

Килпек и прочие, сидевшие на высокой скамье, уставились на нее, пристально изучая.

– Я не вижу на тебе ни следа болезни, – заметил Килпек. – Ни оспин, ни шрамов. На вид ты в отменном здравии.

– Благодарение Господу и неусыпным заботам матушки, сударь. Хотя мне и случилось однажды пожелать воссоединения с братом и сестрой.

– Ты думала, что умираешь?

Бесс поколебалась, потом кивнула.

– Да, сударь. Думала.

– Ясно. Итак, ты настолько тяжело болела, что полагала, будто скоро будешь предана в руки Господа нашего, и все же ты здесь. Что удержало тебя на земле, как ты считаешь? К каким лекарствам и молитвам прибегла твоя мать?

В зале суда стояла тишина, Бесс слышала лишь биение собственного сердца. Она вспомнила, как проснулась и увидела, как мать поет и читает заклинания перед свечой. Вспомнила, как она рассказывала о Гидеоне Мастерсе, о могущественном волшебстве, которым он ее наделил. О волшебстве, которое спасло Бесс. Неужели она приговорит собственную мать? Неужели именно ее слова накинут петлю на шею Энн?

– Ну же, дитя, – произнес Бердок, – поделись, что тебе известно.

– Мне очень жаль, преподобный, я не могу ничем помочь, я была, как сказал магистрат, тяжело больна. Я не помню ни лечения, ни подробностей исцеления. Я знаю лишь, что жизнью своей обязана воле нашего доброго Господа и любви своей матушки.

Пару мгновений Килпек молчал, но смотрел на Бесс так пристально, словно знал, что подлинные ответы, нужные ему, таятся глубоко в ее душе. Он долго шептался с советником Уилкинсом, потом тот встал и вопросил:

– Кто еще обвиняет эту женщину? Выйдите вперед.

Сквозь толпу пробралась вдова Дигби с носовым платком в руке.

– Я, – плачущим голосом обратилась она к Килпеку. – Меня зовут Гонория Дигби, и я вынуждена была бессильно созерцать, как моя дорогая сестра, Элинор, покидала этот мир. В бреду она цеплялась за мою руку и говорила о видениях, являвшихся ее бедным, утратившим зрение, глазам. «Гонория, – шептала она, – они пришли за мной. Я их вижу!» Я умоляла ее сказать, кто привел ее в такой ужас, и она ответила: «Старая Мэри и Энн Хоксмит! Вот они, вьются верхом на метлах, нагие и бесстыдные, кормя грудью своих бесенят!»

Вдова Дигби без чувств осела на руки стоявших поблизости мужчин и более не могла говорить. Толпа содрогнулась от отвращения. Натаниэль Килпек посмотрел на обвиняемую.

– Итак, Энн Хоксмит, вы слышали свидетельства против себя. Что можете сказать в свою защиту?

– Неужели меня осудят из-за бреда обезумевшей в лихорадке старухи и зависти матери, чей разум отравлен горем? Накажут за то, что я выходила своего ребенка?

– Нас заботит именно то, как вам удалось преуспеть там, где столь многие потерпели неудачу, – произнес Килпек. – Если вы не расскажете нам, каким способом излечили дочь, тем хуже для вас.

Энн помолчала. Повернулась к Бесс и нежно улыбнулась ей. Потом снова взглянула на Килпека.

– У вас нет дочери, так ведь, сударь?

– Здесь разбирают не мое дело, – ответил он.

– Я знаю, что нет, – продолжала Энн, – ведь если бы была, вы бы знали, что пошли бы на все, чтобы ее спасти. В этом мире и в иных мирах нет силы, к которой вы ни прибегли бы, чтобы прекратить страдания своего ребенка и помочь ему выздороветь.

Толпа заволновалась.

Преподобный Бердок попытался остеречь Энн.

– Осторожнее, мистрис, вы вредите себе подобными заявлениями.

– Моя дочь была при смерти, – проговорила она. – Я уже видела, как умер мой первенец и моя младшая. Я похоронила мужа. Что за матерью я была бы, не сделай ничего, если в моих силах было бы спасти последнего моего ребенка? Смерть держала ее в когтях, и я вырвала дочь из этой хватки, вот и все.

Килпек нахмурился.

– Вы хотите сказать, что вернули ее из мертвых? Она покинула этот мир, когда вы осуществили свое лечение?

– Я не знаю, как глубоко она погрузилась в бездну вечной ночи, я лишь говорю, что смогла поднять ее оттуда.

Толпа пораженно ахнула.

Преподобный Бердок побледнел.

– Вы хотите, чтобы мы поверили, что вы воскресили дочь из мертвых? Теперь вы утверждаете, что творите чудеса?

Энн мягко улыбнулась, лицо ее приняло покорное выражение.

– Деяния Господа нашего вы называете чудесами, а мои колдовством?

– Кощунство! – выкрикнула вдова Дигби.

– Вы заходите слишком далеко, Энн Хоксмит!

Преподобный не скрывал гнева. Обвиняемая этого словно не заметила.

– Преподобный Бердок, на одном из окон вашей церкви Христос воскрешает Лазаря. Вы что, крикнули бы Господу нашему: «Колдовство!»?