Я подняла перед собой гребень. Дождь барабанил мне в лицо и заливал глаза. Я сморгнула дождевые капли и встретилась взглядом с рядовым Исидой.
— Рядовой, — сказала я, — вы, японцы, уже столько раз меня убивали. Хоть раз оставьте меня в живых.
Он продолжал целиться. Со ствола ружья и с козырька фуражки капал дождь. Несколько секунд Исида глядел на меня испуганным взглядом, потом прошептал:
— Они меня расстреляют, если узнают. Прячься тут, пока мы не уйдем. — Он перевел ствол сантиметров на пять влево и дважды выстрелил в землю, так что в лицо мне полетели ошметки грязи. Потом рядовой побежал обратно в деревню.
Мне трудно было дышать. В ушах звенело от ружейных выстрелов, и я не понимала толком, жива ли еще. Наконец звон в ушах утих, и я слышала только, как рядом стучат по земле капли дождя. Я подтянула руки и ноги к груди. Хотелось плакать, но я так долго себе этого не позволяла, что забыла, как это делается. Слезы так и не пришли.
Темнота. Дождь прекратился, воздух был неподвижен. Я лежала на боку в холодной липкой грязи, подтянув к себе колени и дрожа от холода. Черные тучи рассеялись, и на безлунном небе появились яркие звезды. Единственное, что я слышала, — лай собаки где-то в деревне.
Я заставила себя встать на колени, потом с трудом поднялась на ноги. В деревне не видно было света, не чувствовалось никакого движения. Я крепко сжала в кулаке гребень с двухголовым драконом.
Босиком я побрела через пшеничное поле, потом по траве к деревне. Бедра опять стало жечь болью после порки, которую устроил мне лейтенант Танака, так что идти было трудно. Сильно ныли синяки на лице от ударов полковника Мацумото. По опустевшим улицам Донфена я проковыляла к медпункту. Я заставила себя подняться по темной лестнице в палату и подошла к постели Су Хи. Откинула белую занавеску из простыни. Постель была пуста.
Я выбралась из медпункта и пошла к станции утешения. Бараки полностью сгорели. Среди их тлеющих остовов плясали последние одинокие огоньки. Я увидела трупы одиннадцати девушек, неподвижно лежащие неровной линией, словно кучки грязи.
Я стояла во дворе, и во мне кипел и бурлил плач, который я так долго загоняла внутрь. Камень у меня внутри треснул. Я закрыла глаза, упала на колени, закинула голову назад и раскрыла рот. Вот тогда-то и вырвался наружу весь скопившийся во мне плач.
Я стояла на коленях на грязной земле, глядя в небо, и тысяча моих плачей летели к тысяче звезд в безлунной маньчжурской ночи. Я плакала о своей невинности и о каждом слове «шлюха», брошенном в мой адрес. Я плакала о мертвых девушках, которые были мне сестрами. Я плакала о матери и отце. И плакала о Су Хи. Рыдания рвали мне внутренности, рвали легкие и сердце, а потом внутри ничего не осталось, и я упала, опустошенная, на землю.
Светило солнце. Пахло горелым деревом. Подо мной хлюпала влажная липкая грязь. Где-то неподалеку каркала ворона. Все вокруг было неподвижно, как смерть.
Я вздохнула и открыла глаза. Судя по положению солнца на небе, полдень еще не наступил. Ветра не было. Кое-где от обугленных остатков бараков в воздух поднимались тонкие струйки дыма. На мертвом теле Ми Со сидела ворона и клевала ей глаза. Где-то у меня за спиной послышался звук подъезжающего грузовика. Потом дверца грузовика открылась, и я услышала шаги. Ворона каркнула, взмахнула крыльями и улетела. До меня донеслись голоса людей, переговаривающихся на незнакомом языке.
Потом меня слегка пнул сапог, каких я раньше никогда не видела: грязный и сильно поношенный. Голос произнес что-то непонятное. Сапог снова пнул меня, и ребра заныли от боли. Я подняла голову и глянула туда, откуда донесся голос. И увидела лицо человека.
У него были голубые глаза.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Миссис Хон смотрит на меня так, будто хочет сказать: «Ну я же предупреждала!» Я гляжу в свою пустую чашку. Я как-то не очень представляла, чего ждать, когда соглашалась послушать про гребень с двухголовым драконом. Может, что-нибудь про богатых предков или про поиски сокровищ. А еще я надеялась, что мне чем-то поможет история бабушки. И уж конечно, я не ожидала ничего подобного тому, что мне рассказали.
— Я никогда не слышала про женщин для утешения, — говорю я и сразу же понимаю, насколько это глупо звучит.
— Я тебе рассказываю, — отвечает она, — потому что ты должна знать.
— Чтобы исполнить обещание, которое вы дали сестре, — понимаю я. — Рассказать, что с вами случилось.