Читаем Дочери дракона полностью

Нас провели в заднюю комнату. Из-за стены, из бара, доносился пульсирующий ритм американского джаза. Хозяин, мужчина слегка за тридцать с зелеными глазами и большим шрамом на щеке, уселся, закинув ноги на стол. Светлые волосы его были подстрижены коротко, как у военного. Он сказал мне, что его зовут Алан Смит.

Откинувшись на спинку стула, Алан изучил меня профессиональным взглядом.

— Мы тут еду просто так не раздаем. Ее надо заработать. Это называется капитализм.

Я читала книги Чжин Мо, написанные величайшими экономистами мира, где обсуждались сравнительные достоинства капитализма и социализма. Алан, скорее всего, не прочел о капитализме ни единой строчки.

— Я понимаю, сэр, — сказала я. — И как он работает?

— Мы даем тебе займ на оплату первого и последнего месяца жилья. И аванс на еду и одежду. Это и есть капитал в слове «капитализм», понятно? Каждый месяц я вычитаю из твоего заработка десять процентов этой суммы. За жилье платишь в начале месяца, никаких исключений. Сотня баксов. Плюс двадцать за кровать и стул. Все, что будешь покупать, записывается тебе на счет. Еще будешь платить за еду и стирку.

Мне не терпелось закончить беседу, чтобы добыть еды для Су Бо, но не хотелось показывать, насколько я отчаялась.

— И что надо будет делать? — спросила я.

Алан принялся ковыряться в зубах зубочисткой, не сводя при этом с меня глаз. Он напоминал мне актера Джеймса Кэгни, которого я видела в кино в Пхеньяне. Наверное, дело было в манере речи, быстрой и отрывистой, и напористом поведении.

— Ну, некоторые девушки начинают помощницами, — сказал он. — Работа за стойкой, уборка, стирка, подай-принеси и все такое. Тебе повезло, мне как раз нужен такой человек.

— Понятно. И сколько я смогу заработать?

Он вынул зубочистку и ткнул ею в мою сторону.

— Зависит от тебя. В этом и заключается смысл капитализма, понимаешь? Чем больше работаешь, тем больше получаешь. Я плачу пятьдесят центов в час.

— Понятно, — сказала я и сильнее прижала дочь к себе.

Алан бесстрастно посмотрел на Су Бо.

— Ну и конечно, если такой работы тебе мало, можешь стать барной девушкой. Ты старше обычных барных девушек, но ты красивая, и у тебя хороший английский. Можешь прилично заработать. Вот как это устроено: если клиент хочет провести время с тобой наедине, он платит мне сумму, которую называют барным штрафом, чтобы увести тебя наверх. Кроме штрафа, он дает тебе чаевые за услуги. Половина твоих чаевых идет мне. Правила одинаковые для всех, в каждом баре в этом кичжичхоне так делается.

Я слышала, как у Су Бо урчит в животе. У меня и самой живот сводило от голода.

— Нет, этого я делать не буду, — сказала я. — На любую другую работу я согласна. Можно сразу начинать?

Алан усмехнулся, и шрам у него на лице искривился.

— Конечно. Раз ты так решила.

Он повел нас с Су Бо по деревянной лестнице в длинный, тускло освещенный коридор на втором этаже. В конце коридора он открыл дверь и жестом указал внутрь.

— Вот твоя комната.

Я шагнула внутрь, ведя за руку Су Бо. Комната была маленькая, лишь немногим больше моей каморки на станции утешения. Она пахла застоявшимся потом и спермой. От знакомой вони воспоминания о Донфене вспыхнули во мне, точно бензин, к которому поднесли спичку. Я вновь увидела лица мужчин, которые меня насиловали, и почувствовала жжение между ног.

Но не успела я подхватить Су Бо и броситься бежать, как Алан протянул мне зеленую жестяную банку и открывашку.

— А вот и обед, — сказал он. — Должно хватить и тебе, и ребенку.

Су Бо потянулась к банке.

— Мама! — пролепетала она. — Еда! Хочу есть! — Ее запавшие глаза умоляюще смотрели на меня.

Я заставила себя забыть о вони в комнате и взяла банку.

— Спасибо, — сказала я.

Алан Смит опять сунул в рот зубочистку.

— Сегодня днем мне понадобится помощь в баре. Иди купи себе одежду у одного из портных на этой улице. В таком виде работать нельзя, у нас тут стильное заведение. — Он пошел прочь по коридору, но потом обернулся и сказал: — Когда закончишь с открывашкой, принеси обратно.

Я закрыла дверь и запихнула вещмешок под высокую кровать в американском стиле. Потом я села на пол и усадила Су Бо к себе на колени, притянув поближе ее худенькое тельце. Она с нетерпением ждала, когда я открою банку. Внутри обнаружилась желеобразная серо-зеленая масса. Я взяла кусочек пальцами и попробовала. Она была соленая и склизкая, но все же это была еда. Я набрала на палец студенистой массы и сунула в рот Су Бо; она проглотила не жуя, будто голодный птенчик. Меньше чем за минуту мы опустошили всю банку.

Наконец-то наевшись, Су Бо начала клевать носом от усталости. Я уложила ее на постель и поцеловала в макушку, и скоро девочка уснула.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее