Дочери моря. Встреча

– Вы не знаете? О, это очень красиво. Это небольшое полукруглое облако пыли и газа в созвездии Орион. Оно немного похоже на лошадиную голову, если немного повернуть шею. Его, конечно, не видно невооружённым взглядом, но я видела фотопластинку, и мой друг Хью обещал привезти очень мощный телескоп в наш летний дом в Мэне в следующем году и показать мне.

– И вы утверждаете, будто бы эта шотландка его обнаружила?

– Она действительно сделала это!

– Вот видите, мисс Генриетта, женщина может стать кем угодно, а ведь мы прожили в двадцатом веке всего один год. Так что не вижу никаких препятствий, чтобы вы стали радисткой. Это ваш век!

17. Противостояние

«Мой век», – печально думала Этти. Она сидела на одном из стульев, расставленных по периметру бального зала в честь банкета. Обе её сестры танцевали. Их волосы были искусно уложены в высокие причёски с несколькими скромными локонами, мягко подпрыгивающими на уровне ушей, когда они кружились по комнате, ведомые партнёрами.

Эдвина Хоули сжимала руку мужа.

– Посмотри на Лайлу. Разве она не прекрасна? Я так ею горжусь. Она чудесно ведёт себя в этой поездке, правда, Гораций?

Эдвина и Гораций Хоули были особенно довольны поведением дочери во время этого путешествия. Она была не просто послушной, но и приветливой. Этим днём во французском кафе были чай и танцы, и несколько джентльменов пригласили её потанцевать. Лайла вела вежливую беседу и почти оживлённо рассказала о представлении, которое хотела посетить в парижском Оперном театре. Она даже со знанием дела говорила об архитекторе театра, Гарнье, и великолепной росписи потолка Поля Бодри, изображающей историю музыки.

Этти зевнула, и мама тут же повернулась к ней:

– Этти, прошу тебя. Это так грубо.

Девочка скрестила руки и плюхнулась на свой стул:

– Мне скучно.

– И почему же тебе скучно?

– Во-первых, я не танцую. Мои волосы не зачёсаны наверх, и я одета, как пятилетняя.

– Этти, тебе всего двенадцать.

– Я потанцую с тобой, дорогая, – сказал мистер Хоули, наклоняясь к дочери.

– Папа! Да я от стыда сгорю. – Вскочив, она пошла к столику с напитками, где разговаривали две женщины.

– Дора, вы не видели миссис Дайер?

– Она, разумеется, не здесь. Как и художник, – ответила вторая женщина с понимающей улыбкой, заставившей Эттин желудок сжаться.

«Хм, – подумала Этти. – Значит, об этом знает не только горничная миссис Дайер». Она забыла о пунше и решила побродить по комнате и послушать, обсуждает ли кто-нибудь ещё миссис Дайер и её художника. «Хороший детектив из агентства Пинкертона поступил бы так же», – отметила она. Но, прослонявшись по залу ещё минут десять, девочка так ничего и не услышала и вернулась к родителям.

– Пожалуйста, можно мне пойти в свою каюту? Я на середине такого чудесного романа.

– Ох, Этти, ты читаешь слишком много романов. И только не говори мне, что взялась за одну из этих тягостных диккенсовских историй о бедняках.

– Нет, мама, это Джейн Остин. Там все очень воспитанны, понимаешь? Люди, в основном, богаты, а если и не богаты, то не отчаянно бедны и не болеют, как у Диккенса. Беднейшие люди обычно викарии и что-то в этом роде. Никаких уличных оборванцев.

– Тогда, я думаю, всё в порядке, дорогая, – Эдвина затрясла пальцами, словно пытаясь рассеять неприятные образы, только что нарисованные дочерью.

По правде говоря, Этти лгала: узнай мама, что на самом деле читает её дочь, она бы закатила истерику или скандал. За это путешествие девочка уже дважды прочитала книгу Остин, а дядюшки Год и Барк дали ей «Приключения Гекльберри Финна», которые она так любила. Как же она жалела, что плывёт не на плоту по Миссисипи, а на этом дурацком корабле. Она только что прочитала ещё один чудесный отрывок о том, как прекрасна была жизнь на плоту. Этти повторила его.

Мы говорили, что нет дома лучше, чем плот. Везде кажется тесно и душно, но не на плоту. На плоту чувствуешь себя свободно, легко и удобно.

Да, вот что она чувствовала на борту «Леонида» – тесноту и духоту – и изводила себя вопросом, будет ли ей когда-нибудь по-настоящему свободно и легко. Час спустя она всё ещё читала, когда кто-то мягко постучал в дверь.

– Войдите.

Это была Лайла. Дрожащая улыбка играла на её лице, а когда сестра улыбалась, Этти всегда начинала нервничать, не уверенная, что сулит эта улыбка. Что пугало в Лайле, так это её предательская натура. Её улыбка никогда не была искренней, а, скорее, прикрытием двуличности.

– Чего ты хочешь? – тут же насторожившись, спросила Этти.

– Что ты читаешь? – спросила Лайла.

Этти крепче сжала свою книгу:

– Ничего особенного.

– О, действительно? То, как ты в неё вцепилась, наводит на мысль, что ты рассматриваешь грязные французские картинки – обнажённых девушек.

– Что? Ты с ума сошла?

– Поговаривают, что да, – она издала высокий, электрический смешок. И Этти показалась, что с её губ сейчас сорвутся искры, как в комнате Маркони при передаче сообщений.