Дочери огня

В этот же период произошло событие, сыгравшее большую роль в его жизни и творчестве — встреча с артисткой «Опера комик» Женни Колон, которая стала для него земным воплощением романтического идеала Женщины. На фоне театральной жизни тех лет, освященной именами таких выдающихся актрис, как романтическая Мари Дорваль и возродившая классическую традицию Рашель, Женни Колон занимала относительно скромное место. Тем не менее Жерар, явно переоценивавший ее дарование, готов был употребить весь свой талант и авторитет журналиста и театрального критика, чтобы окружить ее имя славой и всеобщим признанием. Он начал издавать журнал «Монд драматик», в который вложил все свои деньги. Журнал потерпел финансовый крах, Жерар полностью разорился и оказался кругом в долгах.

О его подлинных отношениях с Женни Колон мы можем судить по достаточно откровенным признаниям в повестях «Октавия» и «Сильвия»: отступая от жизненной реальности в частностях, переставляя или группируя события в соответствии с общим замыслом произведения, Жерар оставался верен истине в главном. Его попытки приобщить любимую женщину к миру своих романтических фантазий, к своему пониманию любви как высокого таинства и непостижимой, от века предназначенной близости двух существ, натолкнулись, по-видимому, на вполне трезвый и ординарный строй мыслей и чувств. Она предпочла стать женой заурядного оркестранта своей труппы, вместо того чтобы быть Музой неприкаянного и мятущегося поэта. История этих отношений, достаточно обычная в своих внешних очертаниях, получает в творчестве Нерваля глубокое, порою мистическое осмысление.

Среди многочисленных философских учений, занимавших внимание Жерара с юных лет, особенно настойчиво влекло его учение о метампсихозе — переселении душ (не случайно один из его ранних рассказов в духе Гофмана носит название «Метампсихоза»). Это учение в сочетании с общеромантической идеей любви как бесконечного стремления к идеалу заставляет его отождествлять между собой разных реальных или просто пригрезившихся ему женщин, художественные или легендарные воплощения идеального женского образа — царицу Савскую и оперную певицу, для которой предназначалась эта роль, хрупкую Адриенну из старинного замка, принявшую по воле семьи монашеский обет («Сильвия»), и итальянку Лукрецию Полиа, также ставшую монахиней и воспетую ее возлюбленным, поэтом эпохи Возрождения, Изиду и молодую англичанку, встреченную на пароходе во время вполне реального переезда из Марселя в Неаполь («Октавия»). Все эти преломления его романтической мечты, эти «узнавания» и «воспоминания» встречают ироническую и трезвую реакцию со стороны собеседников и партнеров, прежде всего со стороны той, к кому они чаще всего обращены, — реально любимой Женни Колон. Но ни разрыв с актрисой в 1837 г., ни ее смерть в 1842-м не стерли этого образа, который проходит сквозь его повести и поздние стихи. После смерти Женни этот образ обрастает сложными мифологическими ассоциациями, и главной из них становится мотив Орфея и Эвридики — нисхождение поэта в царство мертвых вслед за любимой женщиной. Таинство любви сливается с таинством смерти.

Одновременно продолжалась работа для театра. Еще с середины 1830-х гг. Нерваль начал один и в соавторстве с А. Дюма писать пьесы и оперные либретто («Пикильо», 1837; «Алхимик», 1839; «Лео Буркхарт», 1839). Условлено было, что подписывать их они будут по очереди. Вряд ли следует удивляться, что пьесы, подписанные именем Дюма, оказывались более удачливыми и репертуарными: положение Дюма в литературном и театральном мире, его практическое чутье представляли достаточно резкий контраст с наивной увлеченностью его младшего товарища, видевшего в любой предпринятой работе не просто денежный заказ, но воплощение своих творческих исканий и заветных замыслов.

С середины 1830-х гг., после колебаний между различными литературными псевдонимами, Жерар окончательно останавливается на вымышленной фамилии Нерваль — по названию небольшого клочка земли, принадлежащего его родне с материнской стороны. Склонный к конструированию фантастических генеалогий, писатель возводил это название к имени римского императора Нервы. Во всяком случае, в этом выборе еще раз проявилась приверженность к местам, где прошло его детство.