Дочери войны

– Какая же Сандрин глупая! Нет никого безопаснее тебя. Кстати, Люсиль украла кусочек вяленой утиной грудки, которую кто-то из немецких солдат подарил Сандрин. Люсиль отдала это мне.

– И ты приготовишь из этого кусочка что-нибудь вкусненькое.

– Возможно.

Элен обняла сестру за плечи, отчего машину бросило в сторону.

– Осторожнее! Ты едва не опрокинула нас в канаву.

Это было уже немного похоже на прежнюю Флоранс.

Глава 32

Элен до сих пор не собралась ответить на письмо матери. Не то чтобы ей не хотелось. О чем писать, когда о многом все равно придется умалчивать? Хотя письмо отправлялось в Англию через Женеву, из-за строгостей цензуры всегда существовала вероятность, что его вскроют задолго до места назначения. Но сегодня, в это прекрасное воскресное утро, Элен решила написать ответ. Она сидела на кухне, смотрела на чашку с травяным чаем и покусывала конец ручки.

«Дорогая маман!» – вывела она.

На стол упал солнечный луч. Элен заметила муху, жужжавшую вокруг капельки клубничного варенья, которую не успели вытереть со стола, и пальцем стерла след. Они с Элизой усердно старались готовить и содержать кухню в чистоте, однако в домашних делах у них не было ни навыков Флоранс, ни присущего младшей сестре усердия. Флоранс продолжала готовить, но порой сестры заставали ее в саду, где она просто сидела и смотрела в пространство, держа на коленях миску с недочищенной картошкой. Элен глотнула воздуха и шумно выдохнула. Мысли о Флоранс по-прежнему доставляли ей душевную боль. Она продолжила писать.

Я была рада получить твое письмо и узнать все твои новости. Думаю, и ты обрадуешься, узнав, что у нас все хорошо, невзирая на оккупацию. Элиза по-прежнему заправляет своим кафе, я продолжаю работать у Уго. Флоранс…

Из деревни доносился звон церковных колоколов. Что, черт побери, она напишет о Флоранс?! Вообще ничего не писать нельзя, однако случившееся было глубоко личным. У Элен рука не поднималась открыто написать об этом в письме. «Кстати, маман, твою младшую дочь недавно изнасиловали». Просто увидеть эти слова, написанные черным по белому, и то было бы предельно омерзительно. Такое не передашь иносказаниями. Элен представила, как это всколыхнуло бы Клодетту, особенно когда нет возможности приехать во Францию и утешить дочь. Элен было ненавистно сознавать, что это могут прочитать посторонние и, что еще важнее, сама Флоранс.

Элен не представляла, сколько времени понадобится сестре, чтобы полностью оправиться от случившегося. И применимо ли здесь вообще слово «полностью». Едва ли Флоранс сможет вернуться к своему прежнему, невинному состоянию души. Если смотреть правде в глаза, надо признать, что бледность так и не ушла с лица сестры. Даже после поездки в Сарла Флоранс по-прежнему пряталась от жизни. Ее кожа, всегда отличавшаяся белизной, стала буквально прозрачной, с синими, почти невидимыми прожилками вен. Если бы за это время Флоранс выговорилась, выплеснула свои чувства, Элен сейчас было бы намного легче, но сестра явно не собиралась откровенничать.

Заканчивая письмо, она добавила, что Флоранс, как обычно, вплотную занята огородом и у них обильный урожай овощей. Когда ум зациклен на теме, о которой не смеешь заикнуться, это стопорит все остальные мысли. Элен была попросту не в силах придумать какие-то другие фразы. Она даже не рискнула написать о козах, коих еще давным-давно полагалось отдать нацистам. Добавить несколько банальных фраз о погоде или о деревенской жизни, и достаточно. Проверив, что в письме не содержится ничего такого, что мать могла бы прочесть между строк, Элен подписалась.

С готовым письмом она пошла в гостиную, где положила его в конверт авиапочты и, порывшись в верхнем ящике письменного стола, нашла марку. Прежде чем уйти, она посмотрела, какая погода за окном. Превосходная. Все залито солнцем.

– Сходим со мной в деревню, – предложила она вошедшей Элизе, помахав конвертом. – Не хочу тянуть с отправкой.

– Идем. Я только спрошу Флоранс.

– Конечно. Обязательно спроси. Может, и она прогуляется с нами.

Флоранс не потребовалось долго уговаривать. Она не хотела оставаться дома одна, и сестры втроем отправились в деревню. День был солнечным. На ярко-синем небе – ни облачка. Все сияло и выглядело таким мирным, что Элен с трудом верилось в продолжавшуюся войну. Когда они миновали деревенские дома и сады, подойдя к центру деревни, Элен почувствовала, как напряглась рука Флоранс.

– Все в порядке? – спросила она, поворачиваясь к сестре.

– Да.

– У тебя хотя бы прибавилось румянца на щеках.