Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

…Вы верите в объективную очевидность и я тоже. Мы чувствуем, что уверены в некоторых вещах; мы их знаем и знаем, что знаем их. Внутри нас всегда что-то звякнет, какой-то колокольчик пробьет двенадцать, когда стрелки наших умственных часов, обойдя вокруг циферблата, сойдутся на полудне. Объективное основание и достоверность, конечно, высокие идеалы, но разве можно найти их где-нибудь на нашей планете, озаряемой луною и посещаемой снами?…Я безусловно живу практически верой в то, что мы должны, не переставая, производить опыты и размышлять над ними, ибо только таким путем могут наши мнения стать более истинными, но держаться любого из этих мнений (все равно какого) так, как будто бы оно никогда не могло быть перетолковано или исправлено, – по-моему, страшная ошибка, и я думаю, что вся история философии может подтвердить это. У нас есть только одна безошибочно достоверная истина, которую не опровергает даже пирронистский скептицизм, а именно: существует такой феномен, как сознание. Но это – только исходная точка знания, только признание того, что есть материал для философствования.

Никогда не существовало согласия относительно конкретных критериев действительной истины. Некоторые считают этот критерий внешним по отношению к восприятию, признавая за такой критерий или откровение, или consensus gentium,

инстинкты, или же приведенный в систему опыт всего человечества. Другие переносят этот критерий в самый момент восприятия, например Декарт с его ясными и очевидными идеями, гарантированными правдивостью Бога, Рид с его «здравым смыслом» и Кант с его формами априорных синтетических суждений. Непостижимость противоположного, возможность проверки с помощью чувств, обладание полным органическим единством, которое реализуется, когда вещь есть в то же время и ее иное, – вот критерии, которыми поочередно пользовались. Но торжество достижения вечно восхваляемого объективного основания никогда не дается в руки… Но практически убеждение в том, что основание, которого придерживается определенное лицо, имеет реальный объективный характер, не что иное, как субъективное мнение, дополняющее массу других. Самые противоречивые мнения претендовали на объективную очевидность и абсолютную достоверность.[672]

Конкретная аргументация Джеймса в пользу ставки на религиозную истину религии, а не на агностицизм, опирается на его уверенность в том, что религиозная гипотеза является действительно «живой», а выбор между религией и агностицизмом – важным и вынужденным[673]: