Доктор Ахтин

— Группа, примерно, из двадцати человек ехала в Москву на семинар по сетевому маркетингу. Так вот, они как устроились в вагоне, так начали пить водку. Они, конечно, не дрались, не дебоширили, но вели себя достаточно шумно, чтобы проводница их запомнила.

— Очень хорошо. Проверим, — говорит он.

— Ну, а теперь вы мне скажите, в чем дело? — я говорю и смотрю на Марию Давидовну.

Она молчит и отводит глаза.

— На меня смотрите, Михаил Борисович, — недовольным голосом говорит Вилентьев. — Тут такое дело. Бывший участковый Семенов, который жил над вами, убит.

Я удивленно расширяю глаза и спрашиваю:

— Как — убит? Я же его …, — я мысленно считаю и продолжаю, — я же его вечером в день отъезда видел. Мы с ним на лавке посидели, поговорили. Вроде, все нормально было, он домой пошел, когда начало темнеть.

— Его убили достаточно далеко от дома, — говорит следователь, пристально глядя на меня, — и закопали в землю.

— Господи, — качаю я головой, — жаль, конечно, хороший был мужик, правильный.

— О чём вы с ним говорили вечером пятнадцатого августа? — задала свой первый вопрос Мария Давидовна.

Я, повернувшись к ней, говорю:

— Он жаловался, что ему скучно на пенсии и что он зря год назад испугался убийцы и ушел из органов. Мне даже показалось, что что-то знает и хочет с кем-то поквитаться.

— А вот с этого момента поподробнее? — снова взял инициативу в свои руки Вилентьев.

Я постарался точно вспомнить, что говорил Семенов, и пересказал наш разговор, не забыв упомянуть, что тот назвал убийцу Парашистаем и что он чувствовал в себе силы побороться с ним.

Вилентьев переглянулся с Марией Давидовной и снова повернулся ко мне.

— Так и сказал — Парашистай?

— Да, — киваю я.

— А вы, Михаил Борисович, знаете, что обозначает это слово?

Пожав плечами, я мотаю головой:

— Нет.

— И даже не поинтересовались у Семенова, что обозначает это слово?

— Да, как-то неловко было, — я улыбаюсь, — у меня вроде как высшее образование, вдруг это что-то простое означает, тогда мне бы стыдно было за свою некомпетентность.

Вилентьев вздыхает и протягивает руку:

— Давайте ваш пропуск.

Подписав его, он говорит:

— Идите, Михаил Борисович.

Я иду к двери и перед тем, как выйти, уже стоя на пороге, поворачиваюсь и демонстративно смотрю на часы, висящие над столом следователя. Стрелки застыли на пятнадцати минут четвертого.

28

— Ну, и что вы думайте? — спросил Иван Викторович, когда дверь за доктором Ахтиным закрылась.

Мария Давидовна, пребывая в некоторой задумчивости, смотрела в одну точку и не сразу поняла, что Вилентьев обращается к ней.

— Что вы сказали?

— Я говорю, что вы думайте об этом докторе? — вздохнул мужчина.

— Как я и говорила, он не может быть Парашистаем, — спокойно сказала Мария Давидовна.

— Почему?

— Он не шизофреник, — коротко ответила женщина. Затем, помолчав, добавила:

— Он так же нормален, как мы с вами, а то, что он одинок и замкнут в себе, так это жизнь у него так сложилась.

— Я, тем не менее, проверю все, что он нам рассказал.

Мария Давидовна кивнула и, встав со стула, сказала:

— Я пойду, Иван Викторович.

— Да, конечно, — задумчиво почесывая затылок, сказал Вилентьев.

Когда она вышла из здания, то увидела доктора, который стоял на дороге у парковки.

Мария Давидовна, подойдя к нему, вытащила из сумочки пачку сигарет и закурила.

— У меня огромная проблема, Михаил Борисович, — сказала она.

Он кивнул и, глядя на проезжающие автомобили, сказал:

— Я знаю вашу проблему.

— Я, Михаил Борисович, реалистка, поэтому хочу знать, как вы это узнали? Я сама увидела это случайно, а вот как вы это сделали, я просто не могу представить?

Она смотрела на него, ожидая, что он повернет к ней голову, и она сможет увидеть его глаза. Но он, по-прежнему, созерцал дорогу, словно там было что-то интересное, хотя там все было как обычно.

— Михаил Борисович? — напомнила она о себе.

— Зачем вам это? Может, лучше чего-то не знать, и принимать некоторые вещи на веру? Я это знаю — и все.

— На все есть причина, Михаил Борисович. Я не верю, что такое бывает, когда человек может сделать, то что, в принципе, невозможно.

— Я — Бог. Как вам, Мария Давидовна, такое объяснение?

Она смотрела на серьезный профиль собеседника, и ей хотелось закричать от бессилия. В этом мире мужчин она в очередной раз видела, что её не воспринимают так, как бы она хотела. И она бы закричала, высказав этому бесчувственному мужлану все, что думает о нем, но — доктор, наконец-то, повернул к ней лицо, и она увидела его глаза. И рот сам собой закрылся, а крик умер внутри.

Обреченность вечно несущего тяжкую ношу.

Почти физическая боль от бытия.

Горечь знания своей участи.

И смерть, что всегда рядом.

Она увидела в его глазах столько, что в этот жаркий день ей стало холодно. Поежившись, она тихо сказала:

— Что мне делать?

— Ждать, — сказал он, — я приду.