Доктор Чёрный

В азиатских колониях родовая английская аристократия не сторонится так от денежной, как на берегах самой «старой Англии», и Дине предстояло окунуться в самый сок бенаресского общества, тем более что отец её со своей железной энергией, солидной научной подготовкой и, главное, одухотворяющей всякое предприятие искрой коммерческого и промышленного гения успел сделаться толожительно необходимым во всех слоях колониального збщества.

И теперь, еле успев водворить дорогую гостью в своём «зимнем» помещении, он принуждён был через неделю уже оставить её на попечение секретаря и новых знакомых, а сам умчался в Калькутту, вызванный депешей для присутствия в какой-то комиссии по исследованию ископаемых южного склона Гималаев.

Дина, впрочем, сама скоро освоилась с новой обстановкой и быстро забрала в руки хозяйство, приведя в немалое замешательство Раджент-Синга, почтенного магометанина, исполнявшего обязанности мажордома и самым беззастенчивым образом обворовывавшего хозяйство.

Дина отобрала у него ключи, изъяла из его ведения двух мальчишек-казачков, приводивших в движение «пунку», которых он не стеснялся лупить в её присутствии, и приказала повару и женской прислуге обращаться за распоряжениями и деньгами непосредственно к ней.

После первой же претензии со стороны оскорблённого магометанина, она снеслась по телеграфу с отцом и имела удовольствие получить выразительную телеграмму на русском языке английскими буквами, сильно заинтриговавшую Шарля Дю-Руа тщательностью зашифровки.

В телеграмме стояло: «Goni ego w cheju. Tseluju. Papa».

К вечеру всесильный Синг покидал уже дом Сметанина, не забыв призвать на него покровительство шайтана. А на следующее утро к Дине явилась целая депутация от разноцветной многочисленной сметанинской челяди с благодарностью за освобождение от «магометанского ига».

Всесильного Синга, как оказалось, побаивался даже секретарь саиба Шарль Дю-Руа.

К себе Дина приблизила в качестве камеристки пятнадцатилетнюю, но вполне уже сформировавшуюся девушку, уроженку юго-западной оконечности полуострова, говорившую на мягком грациозном тамульском наречии, которого в Бенаресе не понимали и на котором Дина принялась усердно учиться.

Пятнадцатилетняя черноглазая Кани-Помле привязалась к новой госпоже, как собачонка, и, к большому удивлению Дины, оказалась умелой и ловкой, совсем европейской горничной.

Первую же неделю по приезде старик Сметанин посвятил визитам вместе с дочерью в семейные дома, и теперь без него Дине скучать не приходилось.

К утреннему кофе её постоянным кавалером был Шарль Дю-Руа, оказавшийся при ближайшем знакомстве добродушным и безобидным парнем, страдающим, однако, «пороком сердца», заставлявшим его краснеть чуть не до слёз, если на нём дольше обыкновенного останавливала взгляд не только сама хозяйка, но и её хорошенькая горничная.

За кофе Дина делала распоряжения по хозяйству, заказывала обед, слушала Шарля, читавшего ей местные и европейские газеты. Потом шла к себе заниматься индусским и тамульским языком. Писала письма…

После завтрака нечего было думать чем-либо заниматься. В небе висело раскалённое солнце, с Ганга поднималась тяжёлая влажная мгла, и европейцы прятались по своим углам.

Дина не покидала шезлонга, со стыдом чувствуя себя в положении «плантаторши», заставляющей мальчишку-туземца возиться в эту убийственную жару с бамбуковым крылом «пунки», без которой не только в комнате, но и на веранде можно было задохнуться.

К обеду, сервированному среди целого цветника в корзинах и вазах, являлся юный секретарь в чёрном фраке и ослепительном жилете с гарденией или пушистой хризантемой в петлице.

Корректный Шарль считал своей священной обязанностью явиться перед обедом на веранду, где в гамаке или шезлонге изнывала от духоты Дина, и по всем правилам искусства предложить очаровательной хозяйке руку, чтобы вести её к столу.

После обеда, когда наконец спадала жара, Дина приказывала подать автомобиль и, пригласив своего вечного спутника Шарля, сама бралась за руль, не забывая по дороге к знакомым или на эспланаду свернуть к набережным, полюбоваться, как совершают обряд вечернего омовения разноцветные завсегдатаи террас.

Нередко за ней самой заезжали на автомобиле новые знакомые, на попечение которых оставил свою дочь старик Сметанин.

В данную минуту она как раз ожидала свою новую приятельницу, молоденькую вдовушку миссис Понсонби, дочь одного из влиятельных местных чиновников, с которой она, несмотря на свой замкнутый характер, довольно легко и искренно сошлась.

Жизнерадостная вдовушка влетела, по обыкновению, без доклада, не раздеваясь, и, как была, в запылённом автомобильном балахоне, с головою, закутанной огромным вуалем поверх мужской фуражки-«спортсменки», сунулась в кресла.