Доктор Костолом

— Вот и славно. Не удержишь, он догонит. А я потом вернусь за тобой. Обещаю. И знай, даже если ты передумаешь и снова забьешься в угол, я все равно попробую — а там будь что будет.

Стемнело. Последние дни Вениамин Львович оттягивал спуск в подвал до последнего. Он стал холоден к Дане и перестал с ней подолгу сидеть. Приходил лишь для того, чтобы быстро взять образцы, ткнуть иглой в ногу и напоить ежевичным отваром. Глаза у Даны слипались, но сон как холодной водой смыло, когда дверь отворилась. Вениамин Львович закрыл за собой дверь, повесил ключ на пояс и осторожно перешагнул через капканы. Молча пододвинул к Дане стул и приступил к привычной процедуре.

Дана боялась, что силы в нужный момент ее покинут. Поэтому не тратила их на сопротивление, мольбу и ругательства. Старик не подавал виду, смутила ли его покладистость пленницы. Действовал он по-прежнему методично с невозмутимой маской на лице. Наконец, поднес ко рту Даны фляжку, та вяло к ней потянулась, впилась сухими губами к горлышку и с тем остатком жизненной силы, что смогла в себе почерпнуть, выхватила из кривых пальцев старика жидкость. Выплеснула ему в лицо, схватила ключ и побежала к лестнице.

— Ах, ты притворщица! СТОЙ!

Вениамин Львович вытер зеленовато-сиреневую жидкость с лица и вытащил из брюк нож. В углу блеснули два желтых огонька. Не успел старик встать со стула, как его повалила на пол склизкая туша.

— Дед Веня, не надо! Не надо, она холошая!

— Слезь, паскудник! Слезь, кому говорю! Ух, твареныш!

Дана перескочила через один капкан, другой. Глянула через плечо вниз — там бледное, длиннорукое и худющее нечто вдавливало старика в пол. Из спины монстрика торчали острые позвонки, которые вот-вот и продырявят кожу. Из ушей, рта и глаз текла слизь. Дрянь обволакивала старика, тот истерично вопил, отрыгивал последние ругательства, пока его пропахший медикаментами белый халат впитывал в себя органическую жижу существа.

В сердце Даны кольнуло. Она усомнилась в собственном обещании вернуться за монстром. Может, нужно оставить здесь — где ему и место, в глубине богом забытого леса, где умирают слезы и рождаются страхи? Но об этом она будет думать потом. Дана повернула ключ. Свет обласкал зеленоватое лицо, в глазах брызнули слезы, в ноздри полился свежий лесной ветерок из окна. И даже зловоние берлоги ученого после затхлого, сырого подвала не мешало насладиться ею. Сладкой, обманчиво теплой. Надеждой на свободу.

* * *

Внизу загромыхало. Раздался глухой удар, и Сенька застонал. Старик наконец-то умолк. Дана глубоко вздохнула и осмотрелась. На столе среди хлама растянута марля — на ней сияли набор скальпелей, хирургические ножницы и отполированный до блеска лобзик. Дана поморщилась и взглянула на ту самую дверь с гвоздем. Последний раз она ее видела, казалось, вечность назад — в прошлой жизни, когда вонь от разложившихся остатков еды в ведрах была для нее целой трагедией. Когда все, о чем могла думать, были выяснения отношений с парнем, неприятности на работе и выбор сериала на выходные.

Следовало покинуть хижину и уйти подальше — позвать помощь. Но что-то удерживало в лачуге. Необъяснимая тяга узнать, что там — за дверью с гвоздем, — была сильнее страха быть пойманной стариком. Дана прислушалась. Внизу ни шороха, только Сенька то и дело поскуливает, сожалея, что угробил деда Веню. А вдруг не угробил? Вдруг старик уже выбирает топор и готовится отрубить голову беглянке? Дана вернулась к двери в подвал, заглянула внутрь — старик с закрытыми глазами лежит на коленях своего монстра. Сенька плакал и поглаживал седые волосы деда Вени.

«Я только глазком, и ухожу», — убедила себя Дана и направилась к двери с гвоздем. Ключ на этот раз был в замочной скважине. Вениамин Львович заходил туда или хотел заглянуть после того, как проведает пленников в подвале. Дана медленно прикоснулась к холодному металлу, повернула ключ и потянула дверь на себя. Из полумрака глядел на нее силуэт. Дана прощупала стену у косяка и, наткнувшись на выключатель, нажала на кнопку. И обомлела.

Силуэт принадлежал человеку, никаких груд вещей здесь не было. Комната вообще в контрасте с остальной частью дома выглядела необычно и даже по-больничному чисто. Пол, стены вылизаны, на полках ни паутинки, а окна закрыты непроницаемыми жалюзи. Посреди стояла больничная койка. На ней под тонкой марлей лежал молодой мужчина, чье лицо отдаленно напоминало обтянутый сморщенной мертвой плотью череп. От острых скул тонкая кожа едва не лопалась, в сдувшихся щеках зияла чернота, а лоб и виски пульсировали тонкими иссиня-черными паутинками вен. Иссушенные и утыканные трубками руки-тростинки мертвым грузом свисали с кушетки. Серые губы прикрывала кислородная маска, она подавляла свистящее дыхание человека. По обе стороны от незнакомца стояли считывающие его пульс приборы и стойки для капельницы.