Доктор Мозг. Записки бредпринимателя

– Искал признания? Считал ли, что недостаточно признан, что его игнорируют?

(ВЛ: – Этот вопрос связан с тем, что после скандалов на эротической почве Уотсон был вычеркнут из академического мира, и бихевиоризм продолжал развиваться без своего папаши.)

– В молодости, наверное, жаждал славы, но при нас уже нет – никакого тщеславия не проявлял и ничего не делал ради публичного признания своих заслуг, наград и так далее. Не хвастался, пожалуй, даже преуменьшал значение того, чего достиг раньше, избегал и упоминаний. Не знаю – может, из-за обиды на то, как его честили после всех этих скандалов.

С удовольствием принимал похвалы по поводу своих строительных работ, фермы, овощей и других зримых и ощутимых достижений. Но сильной зависимости от чьего бы то ни было одобрения у него не замечалось.

– Было ли у него желание побеждать, первенствовать хоть в чем-то?

– Старался делать все наилучшим образом, но не думаю, что им руководило желание первенствовать. Соревнование, конкуренция – нет, это не было для него главным стимулом. И для нас с Билли это тоже никогда не было ведущим мотивом. Теннис, стрельба, верховая езда – мы просто радовались, когда у нас это хорошо получалось, как и работа.

– А что, по вашему впечатлению, пробуждало в вашем отце чувство неполноценности?

– Пожалуй, только одно: отсутствие медицинского образования. Без него, полагал он, психолог не может считаться полноценным профессионалом. Часто об этом говорил с сожалением. Переживал, что я не пошел выше бакалавра, и был очень доволен тем, что Билл получил степень доктора медицины. Если бы не психиатрия и психоанализ… Думаю, угнетало его и то, что он оказался выброшенным из мира профессиональных психологов, но об этом он не говорил никогда.

– Ваш отец был противником религии, в Бога не верил, и, насколько известно, воспитывал своих детей в отрицании религии. Как это сказывалось на вас?

– В нашем доме не было ничего, что могло хоть как-то напомнить о церкви, религии, Боге, и никаких разговоров об этом с нами, детьми, не велось. Мы никогда не молились, и папа не позволял, чтобы гувернеры и служанки как-либо влияли на наши религиозные убеждения.

В беседах с гостями отзывался о религии пренебрежительно – как о детских сказках и предрассудках, как о препятствии развитию. Посмеивался над рассуждениями о мистике и сверхъестественном.

В его представлении религия была завязана на страданиях, страхе и условных рефлексах, но ни в коей мере не на любви. В научных и популярных публикациях его атеистические взгляды были растиражированы, и по тому, насколько он был в этом категоричен, можно сказать, что атеизм и был его религией.

Билла и себя атеистами я бы не назвал, мы скорее агностики: не знаем, есть Бог или нет, но уважаем верования других. Благожелательная нейтральность… Наверное, в периоды наших кризисов нам было бы лучше иметь твердую религиозную веру.

– Был ли ваш отец оптимистом или пессимистом?

– Скорей, оптимистом, а ко многому относился нейтрально. В состоянии пессимизма я его никогда не видел. Наверное, оставаться оптимистом ему помогал достаточно упрощенный взгляд на мир. Его бихевиоризм тоже был упрощением мира – психологического.

– Ваш отец утверждал, что внутренняя жизнь, внутреннее развитие – все то, что скрыто от глаз, все таинственное, спонтанное – все это вредные измышления. Как вы думаете, почему он был в этом так убежден?

– Не знаю, но возможно, это было для него чем-то вроде самопсихотерапии: в какие-то свои кризисные времена раз навсегда решил, что лучше считать все эти непонятные внутренние стихии попросту несуществующими. Не можешь увидеть, не можешь измерить – значит, этого нет, вот и все. До поры до времени удобное упрощение.

У папы был фетиш объективности, и он желал невозможного: чтобы объективными были не только взрослые, но и дети, и мы, его дети, в первую очередь. Для нас это было сперва непонятно, а потом – непосильно.

Воспитание минус душа:

бихевиоризм из первых рук