На линии некоторое время было тихо.
– Я думаю, ей нужен другой терапевт и другой вид терапии. Я думаю, ей нужен кто-то, кто специализируется на трудных случаях и готов за это взяться. Почему бы нам просто не оставить все как есть и не сохранить нашу дружбу?
– И как, по-твоему, мы можем заставить ее это сделать?
– А мы и не можем, Элдон. Я буду рада помочь ей найти врача, но она должна будет сама этого захотеть. И изъявить готовность показаться этому самому врачу. И больше никаких окольных путей.
– Отчасти мы тогда возвращаемся к тому, с чего начинали.
– Есть еще кое-что, – сказала Дженис. – Ты спрашивал, не опасно ли было прийти к ней домой, а я ответила, что еще вернусь к этому. Когда я вышла, то обнаружила, что кто-то взломал мою машину, украл фотоаппарат и порезал оба задних колеса.
– Жутковато.
– Жутковато – слишком мягко сказано.
– Либо это случайность, либо этот полицейский следит за ее домом.
– Вполне в его стиле.
– Есть какие-то идеи насчет того, как все это отразилось
– Ни одной. Прости, Элдон. Мы пытались. Я думаю, мы сделали все, что могли. – Он ничего не ответил, и она продолжила: – Я умышленно использую слово «мы». Она не тот человек, с которым тебе стоит проводить время. Мне уточнить, что я имею в виду?
Шанс сказал, что понял ее. Дженис попрощалась.
Люси зашла к нему в кабинет, прежде чем уйти домой. Она обнаружила кое-что относительно доктора Коэн. Та умерла не своей смертью. Она была изнасилована, изуродована и убита забравшимся к ней в дом преступником, которого так и не нашли.
– Господи боже! – опять воскликнул Шанс.
– Что, сюжет закручивается?
Он молча посмотрел на нее.
– Извините. – Люси пошла к выходу, но потом обернулась. – Сегодня я поздоровалась с Жаном-Батистом, – сказала она, очевидно намереваясь подбодрить Шанса. – Разрешила ему принести еще несколько этих его кошмарных фотографий.
Шанс и счастливый час
До того как Майру Коэн изнасиловал, изуродовал и убил неизвестный преступник, она трудилась в небольшом бизнес-центре неподалеку от Сан-Паоло-авеню в северо-западном Беркли, деля его с еще двумя врачами. Приехав по адресу, Шанс обнаружил там пустырь. А поговорив с владельцем дома по соседству, узнал, что интересующее его здание сгорело дотла почти два года назад. Шанс сумел напасть на след одного из работавших вместе с Майрой врачей, который теперь открыл практику неподалеку от больницы в южном Беркли. Он позвонил туда из машины, представился доктором Шансом, спросил доктора Миллера. Однако доктор Миллер в результате мало что смог добавить. Он почти ничего не знал о пациентах Майры, и – нет, ему ни о чем не говорило имя Жаклин Блэкстоун. Да, обстоятельства смерти доктора Коэн по-настоящему трагичны. Что же касается документации… то, что было в старом офисе, полностью утрачено. Он не может сказать, держала ли Майра где-то еще резервные копии медицинских карточек своих пациентов, просто не знает. Насколько ему известно, она жила одна, и вскоре после ее гибели дом продали. Шанс спросил, не знает ли он, кто занимался продажей, возможно это были родственники, и их можно найти. Доктор Миллер ответил, что, к сожалению, рассказал все, что ему известно. Шанс поблагодарил его и повесил трубку.
Нужно было возвращаться в город. В конце концов, у него было предостаточно дел; для начала он пообещал Карле поговорить с Николь и намеревался сдержать слово, хоть и боялся этого разговора. Дочь растет, и ее вот-вот заберет большой мир. Какие такие спасительные речи можно придумать, когда его собственная жизнь разваливается на части, и дочь это видит? И, конечно ждала работа, Люси Браун за столом в приемной, громоздящиеся в изрядном количестве бумаги, которые следовало заполнять перед каждым судебно-медицинским освидетельствованием, – их число росло час от часу, и Шанс уже начинал не справляться. Это должно было его беспокоить, но он, тем не менее, просто стоял, припарковавшись у пустыря, из стереосистемы звучал Чет Бейкер [42]
, и из открытого окна его машины в летний пыльный день плыли звуки композиции «Давай исчезнем».