Казалось, день промыт сияющим светом, в котором чрезмерно резкими выглядели обугленные холмы, довлеющие над пейзажем к востоку от залива. К парковке примыкали ухоженные дома в испанском стиле, построенные незадолго до войны. Обычно такого рода здания Шансу нравились, но в тот день ему казалось, что на их беленые стены тяжело смотреть в этом безжалостном свете. В какой-то момент он задремал. Недосыпая по ночам, он обнаружил, что в любое другое время способен уснуть почти где угодно и когда угодно, хоть средь бела дня на оживленной улице… городской гул дарил ту Шансу анонимность, которой он не мог найти в темных стенах собственной квартиры. А истина была проста: сейчас он находился с
«Грот» открыли еще в начале двадцатого века – это был настоящий рыбный ресторан залива Сан-Франциско былых времен с темным полированным деревом, медными деталями, снятыми с кораблей и поблескивающими в приглушенном свете, старыми фотографиями на стенах. На фотографиях были суда и доки, где в избытке водились груды глянцевитой рыбы и мужчины, которые эту рыбу ловили, – настоящие мужчины, видит Бог, вне всякого сомнения знавшие кое-что о судьбоносном велении смертной крови; и все это являло собой резкий контраст с толпой, которая заполняла ресторан сейчас, как раз когда Шанс пил в баре, поскольку это была даже не студенческая толчея его первых сан-францисских деньков, а удручающее сборище пьяных туристов, одетых для наблюдения за китами.
Он пил мартини, а тени за раскрытой дверью все удлинялись, и ближе к закату он поехал в сторону улицы, где жила Жаклин. Он добрался туда уже в темноте, без приключений. Опыт Дженис показал, что за домом следят, и Шанс уже верил почти во что угодно, припарковался на максимальном расстоянии, с которого можно было разглядеть дом, и засел в салоне. Следует признать, что он был слегка пьян.
Шанс сделал вывод, что его действия, пусть и граничат с явным безумием, но все же не лишены смысла. Он надеялся увидеть, как она выходит, и потом рассчитывал последовать за ней на расстоянии (во всяком случае, до тех пор, пока не убедится, что он один такой, и других преследователей нет), а потом выбрать подходящий момент и подойти. После происшествия в доме ее ученицы и того, что он узнал о Майре Коэн, им надо было поговорить. Да, надо было, причем без посторонних глаз, и отчасти он сидел тут, за рулем старого автомобиля в темном конце улицы, именно поэтому. Шанс мог наполовину растолковать свое решение, но вот вторая половина, обсессивно-компульсивная, не поддавалась никаким объяснениям.
Ему пришло в голову, что было время, причем не так давно, когда он стал бы играть по всем правилам, отправился бы в полицию и выложил бы там все как есть, от избиения Жаклин до гибели Майры со всеми промежуточными этапами. В конце концов, он ведь уважаемый член медицинского сообщества. Шанс даже успел потешить себя фантазиями о том, что все еще может так поступить. Но эти мысли умерли вместе с последним светом у подножия разоренных холмов. Ведь прошлое, которое он надеялся скрыть, проложило себе путь в настоящее. Плюс к этому непростой развод, битва с налоговой, школьные неприятности дочери, связанные с наркотиками… а вдобавок, господи прости, его поддельная французская мебель и парни из магазина «Старинная мебель Аллана». Его респектабельные денечки миновали. От этого никуда не деться, и ни одно из его нынешних решений не поможет их вернуть. Более уравновешенный человек после подобных умозаключений решил бы, что на сегодня хватит, и отправился домой. Шанс остался, где был. Его часы показывали восемь.
Около восьми тридцати он увидел, как она вышла из дому. Села в автомобиль, маленькую серую «хонду», неприметную до полной невидимости. Шанс поехал за ней до кампуса, где Жаклин припарковалась, вышла из машины и отправилась вглубь территории. Он тоже остановился. Не заметив никаких признаков слежки (если не считать его самого), выждал некоторое время, вышел из автомобиля и двинулся за Жаклин.