Доктор Шанс

– Слушай, – оборвала его Жаклин. Грузный мексиканец лет, наверно, пятидесяти смотрел на них из-за прилавка. Она показала ему средний палец, и он отвернулся. – Я не знаю, почему ты здесь, и знать не хочу. А вот что я знаю: тебе надо уйти, пока никто тебя не заметил… тут за всем следят… Боже… – Она сделала паузу, чтобы перевести дух. – Что, если он увидит тебя?

Шанс предположил, что речь о человеке в черном, чье появление дало начало очередной цепи уловок.

– Ну и что?

– Слушай, ты – хороший человек. Я – нет.

– Да. Ты говорила что-то в таком духе той ночью на мосту.

– Какой еще ночью? – спросила она, но Шанс не дал сбить себя с толку.

– В твою жизнь пришло что-то хорошее, но ты считаешь, что недостойна его, или просто не способна счесть себя достойной.

Она лишь с болезненным раздражением взглянула на него и сказала:

– Даже не начинай, – голос ее вдруг сделался сухим, зазвучал отстраненно и печально. – Ты ни рожна не знаешь.

– Ты вполне можешь все мне рассказать.

Через открытую дверь, в которую они вошли, было видно, как мужчина в кожаной куртке двинулся куда-то в их направлении. Жаклин снова схватила Шанса за руку.

– Молись, чтобы он нас не заметил, – сказала она, потом быстро обратилась на превосходном испанском к человеку за прилавком, тому самому, которого только что послала жестом подальше.

Тот кивнул в сторону задней двери, они гуськом поспешили туда (Жаклин взяла Шанса за руку), по узкому коридору, казавшемуся еще уже из-за коробок, поставленных вдоль стен, вышли в переулок, где Ди залез в машину Блэкстоуна, а некий человек принял смерть из-за странного изогнутого клинка и перелома шеи, которую Ди свернул, подцепив парня за глазницы. Поспешно скользнули за мусорными баками, прижимаясь к стенам домов, оказались неподалеку от места, где переулок вливался в улицу, остановились в небольшой нише, образованной соседними зданиями, чтобы оглянуться, посмотреть туда, откуда пришли; в переулке было пусто, как на Луне.

– Кто это? – спросил Шанс.

Жаклин покачала головой.

– Скажи мне, Жаклин. – Ему казалось важным называть ее по имени, казалось, это важно для них обоих.

– Нет, это ты мне скажи, ты тут из-за меня?

Ему не хватило времени, чтобы сформулировать ответ, так как она внезапно оказалась совсем рядом, ее бедра вжались в его плоть, и это снова было создание, стоявшее однажды ночью под дверями его квартиры. Джекки Блэк. Кажется, он даже произнес это имя вслух.

– Ты сошел с ума, – ответила она.

Он мог, конечно, сказать ей то же самое, особенно в свете случайного откровения: от нее пахло знакомыми духами, вполне возможно, теми же самыми, что она понюхала перед тем, как опрометью броситься вниз по лестнице, прочь из его квартиры. Но в тот миг ему было не до вопросов ни об этом, ни о чем-то ином столь же банальном, и ни на небесах, ни на земле не осталось ничего – лишь они вдвоем, он и она, да обещание ее обнаженных прелестей под школьной юбкой, да превосходящее любые доводы рассудка желание еще раз заблудиться в ее магии.

– Я на машине, – прошептал Шанс.

– Не сомневаюсь, – ответила она.

Он повез ее в одну из многочисленных гостиниц, выстроившихся вдоль шоссе, которое вело к аэропорту Окленда. Шанс всегда с презрением взирал на такие хибары: лучшие из них были лишены индивидуальности и бездушны, а худшие – удручающе убоги, в спальнях их унылых номеров попадались прожженные сигаретами простыни, в ванных комнатах – автоматы для продажи презервативов; территория для наркодилеров и случайных связей.

Однако в разгар второй половины этого знойного дня такие отели вдобавок казались анонимными и заиграли новым светом. На выбор ушло совсем немного времени. Из ряда прочих этот выделяла неоновая вывеска, изображавшая енота-лунатика в ночном колпачке и ночной рубашке. А в клубе напротив, по всей видимости, были горячие нагие девчонки, если верить рекламному указателю, обращенному к дороге: та вела почти прямо к парковке аэропорта, предназначенной для долговременной стоянки и возврата арендованных машин. Вестибюль мотеля был выполнен в оттенках синего и оранжевого, с фикусами в горшках и большими тонированными зеркальными панелями. Из номера, в котором Шанс и Жаклин наконец уединились, открывался вид на столбы телефонной линии и щиты с рекламой автомобилей и ипподрома «Голден Гейт Филдс»; с малюсенького балкончика можно было посмотреть на оклендский аэропорт, где с ревом десятками заходили на посадку реактивные самолеты, а когда село солнце, и на его место заступила поднявшаяся тьма, стала видна появившаяся на западе бледно-серебристая глазурь, которую Шанс принял за огни Сан-Франциско. В этом номере, где ему было почти не до еды и не до сна, он проведет большую часть этих двух дней, прежде чем обнаружит, что одно из одеял прожжено сигаретой.