Долг

Опять поясные в ста метрах. Стреляю от пояса, на третьей «двушке» затвор клацает: отвоевался. Теперь гранатой. Чуть плечо не вывихнул, но попал прямо в окоп. Снова приклад к хозяйству – и вперед. Хлопки повсюду, вполне киношное «Ура-а!». Я тоже ору во все горло и буквально сваливаюсь в траншею. Хлопок своей «лимонки» я вроде слышал, но озираюсь в окопе со страхом: а вдруг лежит, не взорвавшись? «Моя» мишень стоит на внешнем бруствере – без всяких датчиков, на палке, вбитой в землю. В фанере только одна дырка с краю. Ударом ладони вышибаю подствольный шомпол, что есть силы бью им, зажатым в кулаке, по центру мишени. Теперь нормально, убедительно, вполне зачетная дыра. Вставляю шомпол, щелкаю предохранителем. Ефрейтор Кротов наступление закончил.

Окопы новые, и рыли их не мы, повезло кому-то другому. Снимаю вещмешок, кладу у стенки, сверху автомат. В горле першит, башка пустая. По окопу бредет Николенко с озабоченным лицом. Спрашиваю, как там друг Полишко. Николенко сердито отмахивается и приказывает чистить оружие. Хитрец, командует он тихо, теперь же я в свою очередь должен гаркнуть на все отделение и стать врагом солдат, голодных и уставших.

– Когда жрать привезут?

– Когда надо. Давай командуй.

– Отделение! Ко мне!

Умом я понимаю, что замкомвзвода прав. Если мы сейчас, после стрельбы на полный магазин, не выдраим свои автоматы, то, отстрелявшись ночью, пороховой нагар уже не снимем. Банка с асидолом лежит у каждого в вещмешке, но от асидола толку мало. Высовываюсь из окопа. Броники с наблюдателями стоят метрах в ста позади, никто из машин не выходит, и в этом чудится грядущая подлянка.

Ко мне сбредается народ. Старики, ясное дело, без оружия, Валька уже с сигаретой в зубах. Объявляю всем чистку. Молодые сникают, старики ругаются.

– Не я придумал, – говорю. – Общая команда. Чую носом – осмотр будет.

– Да не будет ни хрена! – зло шипит Колесников.

– Заткнись, – говорю, – пожалуйста. Ара, у тебя есть что-нибудь?

– В каком смысле? – таращится на меня каптерщик.

– В смысле чистить. Асидолом замаемся.

– Не-а, – отвечает Ара. Легкомысленно так отвечает, будто посторонний.

– Может, песком? – предлагаю. – Асидол на тряпку, песком присыпать – вроде наждака получится.

– Не получится, – мотает головой Степанов. – Я пробовал.

Меня охватывает злость. Какого черта я симпозиум устроил? Пусть драят, как и чем хотят, мне по фигу, сам все-таки попробую песком.

– Я сейчас, – вдруг говорит Степанов и убегает.

– А тряпку где взять? – укоризненно интересуется Колесников, хоть и знает где: две тряпки в сапогах у каждого.

– А ты платком, блин, носовым, – говорю я Вальке.

– Фуевым, – отвечает Колесников, и все смеются. В армии над всякой всячиной смеются, это помогает жить.

– Вот! – говорит вернувшийся Степанов. В кулаке у него зажат кусок напильника. Кручу напильник перед носом: хороший инструмент, с диагональной некрупной насечкой. Хочу спросить Степанова, где он его раздобыл и почему портит оружие запрещенным способом, но глупо спрашивать.

Снимаю ствольную коробку, вытаскиваю поршень с пружиной – головка поршня вся черная. Примериваюсь напильником, но Степанов тихо кричит мне: «Подождите!» – и озирается. Нужна тряпочка или бумага, чтобы собрать металлические опилки: их потом надо добавить в асидол, этой смесью заполнить газовую камеру, сунуть туда палочку, обмотанную тряпкой, и крутить-вертеть, отдраивая внутренний нагар.

– Молодец, Степанов, – говорю. – Давай попробуем.

Сдвигаю колени, расстилаю носовой платок, приспосабливаю сверху поршень и мягко чиркаю напильником. Никакого эффекта. Давлю сильней, поршень мотается, хоть я и прижал его к ноге. На платок начинает что-то сыпаться, чернота отступает, проявляется белый металл в крапинках мелких каверн.

– Степанов, глядь, ты гений! – говорит Колесников.

Обшаркиваю напильником с боков головку поршня.

Дальше справлюсь асидолом и опилками. Колесников хватает инструмент своей лапищей, уходит вразвалку, вслед за ним плетутся остальные. Осторожно кладу платок рядышком, снимаю левый сапог, сдергиваю портянку, закусываю край и рву по волокнам. Интересное дело: в казарме снятая портянка пусть и привычно, но заметно пахнет, а на воздухе – нет. Пальцем наношу на тряпку асидол, тычу смазанное место в платок с опилками, подношу к глазам: вот он, абразивчик, это вам не песок. Додраиваю поршень. Теперь газовая камера. А где же палка или ветка?

Над головой шумит, свистит и фыркает. С красивым креном над окопами проходит вертолет, видны армейская звезда на закопченном от выхлопа боку, пустые полозья ракетной подвески. Летчикам хорошо, они свое оружие не чистят, для этого техники есть, я так думаю. Танкистам в этом смысле хуже: я видел, как они, вцепившись кучей, туда-сюда шуруют орудийные стволы длиннющими своими шомполами, или как там у них эти щетки называются, не спрашивал.

– Взвод, становись!