Долгая нота (От Острова и к Острову)

— У тебя что-то болит? — спросил Валентин, но вдруг почувствовал фальшь в своей интонации.

— Нет. Ничего не болит. Я удивительно здоровая женщина. Могу рожать детей. Впрочем, никому это особенно и не нужно.

— Тебе самой нужно.

— Мне? Мне много чего ещё нужно. Мне ты нужен. Но у тебя семья, и, как я теперь понимаю, это уже фатально. Нет ничего фатальнее семьи, больного ребёнка и любимой жены. С этим надо или мириться, или справляться. Наверное, я взрослею. Ты становишься моложе со мной, а я с тобой старше. И, если честно, мне это не нравится. Я не нравлюсь себе взрослой.

— Принцесса, тебе шестнадцать лет. До взрослости ещё есть время.

— Валечка, мой Валечка… Я вундеркинд. У меня всё раньше, нежели у других людей. И взрослею я раньше, и возможно, что умру раньше.

Валентин встал с постели, подошёл к Маринке и поднял её на руки. Она обхватила его голову ладонями, замерла, но через мгновение потребовала, чтобы он отпустил её.

— С тобой что-то не так, — сказал Валентин, опустив девушку обратно в кресло.

— Со мной всё всегда не так. Ладно. Собирайся. Тебя пора. Не хочу, чтобы у тебя случились из-за меня проблемы. И вообще, знаешь, теперь ничего не хочу.

— Это пройдёт. Я позвоню тебе завтра.

Валентин оделся, попрощался и вышел. Оглянувшись внизу, он не разглядел в окне привычного Маринкиного силуэта. «Что-то не так», — подумал он.

Ольга не спала. Она сидела на кухне и дела выписки из толстого тома Аверинцева. Против обыкновения, она не вышла в прихожую встречать Валентина, а лишь подняла голову от тетради, кивнула и продолжила работу. В квартире царила тишина. Из открытой двери детской раздавалось успокаивающее журчание воздушного компрессора. Чтобы поддерживать естественную влажность, врачи посоветовали установить в спальне девочки аквариум. Валентин прошёл в спальню, переоделся в спортивный костюм и прошёл на кухню к жене.

— Как сегодня Варвара Валентиновна?

— Нормально, — ответ Ольги не предполагал продолжения разговора.

— Ты что такая мрачная? Случилось что?

— Я звонила Эскину, хотела, чтобы он передал тебе через кого-нибудь, что нужно купить молока, оно закончилось.

— А почему Эскину? Мне не могла позвонить?

— Я тебе звонила. У тебя выключен телефон.

— Странно, — деланно удивился Валентин.

— Всё странно. Эскин сказал, что сегодня программы нет. Тогда я позвонила Воскресенскому. Как ты понимаешь, у Андрея тебя тоже не оказалось. Возможно, что это недостойно, но я опять позвонила Эскину и спросила его, какие программы ты сейчас ведёшь и во сколько они заканчиваются. Сослалась на то, что мне нужно планировать время с ребёнком. Эскин мне рассказал. И то, что он мне рассказал, не особо вяжется с тем, что я слышала от тебя. Валя, ты мне лжешь. Я понимаю, что ты мне лжёшь. Как нормальная женщина, я понимаю, почему ты мне лжешь, и не собираюсь ни упрекать тебя, ни устраивать сцен. Мне достаточно того, что моя дочь больна, а я ответственна за её судьбу. Твоё спокойствие на этот счёт меня вначале радовало, теперь просто выводит из себя. Ты занимаешься своими делами — хорошо. У тебя появилась какая-то личная жизнь, — это я тоже могу понять. В конце концов, возможно, я сама в том виновата. Но твоё наплевательское отношение к ребёнку я не понимаю.

— Оленька…

— Послушай, — перебила Ольга, — я ещё на прошлой неделе переговорила с родителями и потом переговорила на кафедре. Думаю, что нам с Варварой надо уехать на Онегу. На работе я переведусь на четверть ставки и буду удалённо консультировать. Это я решила, ещё когда врачи посоветовали сменить климат. С тобой это никак не связано. Но тебе с нами ехать незачем. И это уже связано с тобой. Мы справимся сами, тем более что родители помогут.

— Ольга!

— Не надо меня перебивать, Валя, — он почувствовал в голосе жены готовность расплакаться, — я всё решила, и твои слова сейчас ничего не изменят. Андрей обещал, что отвезёт нас на машине вместе со всеми необходимыми вещами. Валя, я тебе всегда верила. То, что у тебя случился адюльтер, по совести говоря, моего к тебе отношения не изменит. Мне всё равно, кто это и что у вас там с ней происходит. Я тебя всё равно люблю. Но только сейчас мне не хочется быть с тобой. Мне хочется быть с моим ребёнком и с…

— Это наш ребёнок! — крикнул шёпотом Валентин.

— Да. Мне хочется быть с нашим ребёнком и со своими родителями. Мне нужно участие и помощь людей, для которых в этой помощи будет основная важность жизни. У тебя это сейчас не получится. Прости.

Валентин не мог найти слов. Он подавленно сидел на табурете, уставившись в стенку холодильника с разбросанными по ней тут и там разноцветными магнитными буквами, и машинально разминал кисть левой руки. Какая-то подлая, лукавая струнка в его мозгу радостно и бессовестно дребезжала. Но остальной — дисциплинированный и правильный — его рассудок противился тому, что происходило. Возможно, следовало что-то сказать Ольге, попытаться объяснить, но Валентин чувствовал, что лгать не хочет, а объяснять то, что жене и так стало ясным, не имеет смысла.