Долгая прогулка

— Там говорится, что на Долгую Прогулку ежегодно ставится около двух миллиардов долларов. Два миллиарда!

Бейкер тоже наконец очнулся и присоединился к ним.

— Мы в школе скидывались в общий котел, — сказал он. — Каждый вкладывал четвертак, а потом мы вытягивали из шапки бумажки с написанными на них трехзначными цифрами. Тот, чья цифра оказывалась ближе всего к числу километров, пройденных Прогулкой, забирал все деньги.

— Олсон! — весело крикнул МакФриз. — Ты только представь себе, сколько бабла на тебя поставили! Представь себе эту толпу с пачками денег, возложенных прямо на твою тощую задницу!

Олсон ответил ему усталым, истощенным голосом, что каждый, кто возложил пачку денег на его тощую задницу, может совершить над собой два непристойных действия, причем второе прямо проистекает из первого. МакФриз, Бейкер и Гэррети рассмеялись.

— Сегодня будет много симпатичных девчонок, — сказал Бейкер, хитро скосив глаза на Гэррети.

— Я с этим завязал, — ответил Гэррети. — Впереди меня ждет девушка. С этих пор я веду себя прилично.

— Безгрешен и в мыслях, и в словах, и на деле, — нравоучительно сказал МакФриз.

Гэррети пожал плечами.

— Воспринимай как хочешь, — сказал он.

— Шансы, что тебе удастся сделать с ней что-нибудь большее, чем просто помахать ручкой, — один к ста, — прямо сказал МакФриз.

— Один к семидесяти трем.

— Все равно неслабо.

Но настроение Гэррети не так-то просто было испортить.

— У меня такое чувство, будто я могу идти вечно, — мягко сказал он.

Кое-кто, услышав это, поморщился.

Они прошли мимо круглосуточной заправки, и один из работников вышел, чтобы помахать им. Почти все помахали ему в ответ. Работник выкрикивал подбадривающие слова, в частности — Уэйну, номеру 94.

— Гэррети? — тихо сказал МакФриз.

— Что?

— Я не смогу перечислить всех, кто сошел с дистанции. А ты?

— Нет.

— Баркович?

— Нет. Он впереди. Перед Скраммом, видишь?

МакФриз пригляделся.

— Да, вроде вижу.

— Стеббинс по-прежнему сзади.

— Не удивлен. Странный парень, правда?

— Ага.

Они замолчали. МакФриз глубоко вздохнул, потом снял рюкзак и достал оттуда несколько миндальных печений. Он предложил одно Гэррети, и Гэррети взял.

— Как бы я хотел, чтоб все это уже кончилось, — сказал он. — Так или иначе.

Они молча съели свои печенья.

— Мы должно быть уже прошли полдороги до Олдтауна, да? — спросил МакФриз. — Восемьдесят пройдено, восемьдесят впереди.

— Наверно, — сказал Гэррети.

— Раньше вечера не дойдем.

Услышав слово "вечер", Гэррети почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

— Не дойдем, — сказал он, и вдруг спросил: — Откуда у тебя этот шрам, Пит?

Рука МакФриза непроизвольно потянулась к шраму.

— Это долгая история, — коротко ответил он.

Гэррети присмотрелся к нему. Его волосы были всклокочены и сбились в колтуны от пыли и пота. Одежда вся обвисла и измялась. На мертвенно-бледном лице особенно выделялись синяки под красными от лопнувших сосудов глазами.

— Дерьмово выглядишь, — сказал он и вдруг расхохотался.

МакФриз ухмыльнулся.

— Ты тоже не то чтобы из рекламы дезодоранта вышел.

И они оба рассмеялись, и смеялись долго и истерично, хлопая друг друга по спине и одновременно пытаясь идти. Это был весьма неплохой способ окончательно распрощаться с ночным кошмаром. Так продолжалось пока Гэррети и МакФриз оба не схлопотали по предупреждению. Тогда они прекратили смеяться и разговаривать, и погрузились в заботы дня.

Думать, подумал Гэррети. Вот главная забота дня. Думать. Думать, и еще одиночество, потому что совершенно не важно, проведешь ты эти дневные часы с кем-нибудь или один, — в конце ты всегда одинок. Ему казалось, что на счетчике его мыслей миль теперь не меньше, чем прошли ноги. Слова возникали все новые и новые, и от них никак было не избавиться. Ситуация располагала, например, задуматься — что за мысли блуждали в голове у Сократа, когда он уже выпил свой смертельный коктейль?

Где-то сразу после пяти они прошли первую группку истинных ценителей зрелища — четырех мальчиков, которые сидели, по-индийски скрестив ноги, рядом со своей палаткой. Один был все еще в спальном мешке, сонный и важный словно эскимос. Их руки двигались монотонно, словно метрономы. Ни один не улыбался.

Вскоре дорога, по которой они шли, влилась в другую, более широкую дорогу. В этой было три полосы движения — и покрыта она была ровным, хорошим асфальтом. Они прошли ресторанчик для дальнобойщиков, и каждый считал себя обязанным помахать и свистнуть трем молоденьким официанткам, которые сидели на ступеньках — просто чтобы показать: мы по-прежнему полны энергии. И только Колли Паркер говорил отчасти серьезно.

— В пятницу вечером, — громко крикнул он. — Запомните это. Вы и я, в пятницу вечером.