Долгая прогулка

Винтовки приняли боевое положение и нашли прицелами Харкнесса.

Долгая, ужасная тишина, и винтовки возвращаются в строевое положение, все по правилам, все по уставу. И снова в боевое. Гэррети слышал, как Харкнесс торопливо, влажно дышит.

Винтовки снова вернулись в строевое положение, потом опять в боевое, и снова — в строевое.

Двое из Малой Лиги по-прежнему следовали за ними.

— А ну, убирайтесь! — крикнул вдруг Бейкер хриплым голосом. — Вы не хотите этого видеть. Пшли!

Они посмотрели на Бейкера с легким любопытством, как если бы он был какой-то рыбой, и не остановились. Один из них, маленький круглоголовый пацан стриженный ёжиком с глазами как блюдца, надавил на рожок, прикрученный к рулю его велосипеда, и ухмыльнулся. Солнце металлом отразилось от брекетов у него во рту.

Винтовки вновь перешли в боевое положение. Движение было почти танцем, что-то вроде ритуала. Харкнесс идет по самому краю. Читал что-нибудь хорошее в последнее время? — вдруг безумно подумал Гэррети. На этот раз они тебя пристрелят. Всего одна секунда промедления...

Вечность.

Все замерло.

Винтовки вернулись в строевую позицию.

Гэррети посмотрел на часы. Секундная стрелка обежала один круг, два, три. Харкнесс поравнялся с ним, обогнал. Его лицо было непоколебимо и полно решимости. Глаза смотрели прямо вперед. Зрачки сжались в едва заметные точки. Губы приобрели синеватый оттенок, а огненно-красный цвет лица сменился привычно-розовым, если не считать двух ослепительных пятен — по одному на каждой щеке. Но он больше не жалел больную ногу. Судорога отпустила. Нога без туфли ритмично шлепала по асфальту. Интересно

, подумал Гэррети, как долго можно идти без обуви?

Он почувствовал, как тяжесть у него в груди прошла, и услышал как выдохнул Бейкер. Полный идиотизм. Чем скорее Харкнесс сойдет с дистанции, тем раньше все закончится и для него, Гэррети. Такова простая истина. Такова логика. Но было нечто еще, нечто, что уходило глубже, было истинней и куда страшнее этой логики. Харкнесс был частью той же группы, в которую входил и Гэррети, они оба принадлежали к одному клану. К одному и тому же магическому кругу. И если можно разрушить одну часть этого круга, можно разрушить и любую другую.

Пацаны из Малой Лиги ехали вместе с ними еще около двух миль прежде чем потеряли интерес и повернули назад. Так лучше, подумал Гэррети. Не важно, что они смотрели на Бейкера как на лемура в зоопарке. Они не увидели ничьей смерти, и это хорошо. Гэррети смотрел, как они исчезают вдали.

Харкнесс вырвался вперед и сформировал собою новый авангард. Он шел очень быстро, почти бежал, и по сторонам не смотрел. Интересно, подумал Гэррети,

о чем он думает?

Глава седьмая

Мне нравится думать, что я очень обаятельный малый. Люди, которых я встречаю, считают меня шизофреником только потому, что в жизни я веду себя совершенно иначе, чем перед камерами...

Николас Парсонс. Продажа века (британская версия)[21]

 Гэррети поразили вовсе не выдающиеся умственные способности Скрамма (номер 85) — он вовсе не был так уж умен. И уж конечно не его лунообразное лицо, короткая стрижка или медвежье телосложение. Гэррети ошеломил тот факт, что Скрамм был женат.

— Серьезно? — спросил Гэррети в третий раз. Ему все казалось, что Скрамм его дурит. — У тебя на самом деле есть жена?

— Ну да, — Скрамм посмотрел вверх, на утреннее солнце, по-настоящему наслаждаясь его теплом. — Я бросил школу, когда мне было четырнадцать. Не видел смысла учиться дальше. Не то чтобы я был каким-нибудь там смутьяном, — нет, просто у меня с учебой не сложилось. А потом учитель истории прочитал нам статью, где говорилось, что школы переполнены. Ну я и подумал — пусть уж мое место займет кто-нибудь более способный, а я лучше бизнесом займусь. К тому же я хотел жениться на Кэти.

— И сколько тебе было, когда вы поженились? — спросил Гэррети, чем дальше, тем больше впечатляясь этой историей.

Группа шла через очередной городок, на тротуарах толпились зрители, но едва ли Гэррети их замечал. Они словно находились в другом мире, никак с ним, Гэррети, не связанным; они словно оказались за толстым стеклом.

— Пятнадцать, — ответил Скрамм и почесал подбородок, сизый от пробивающейся щетины.

— И никто не пытался тебя отговорить?

— Ну, был школьный психолог, который много лапши мне навешал о том, что надо продолжать учиться, если я не хочу копать траншеи, но у него были занятия и поважнее, чем уговаривать меня остаться в школе. Думаю, можно сказать, он был не слишком навязчив. К тому же, кто-то ведь должен траншеи копать.