Долгая прогулка

Гэррети открыл было рот, чтобы ответить, но глухой звук — пум-пум — эхом разнесся далеко впереди. Выстрелы. Позже стало известно — Харкнесс сгорел.

Желудок Гэррети неприятно сжался, когда он передавал слух дальше. Вот и нарушен магический круг. Харкнесс уже никогда не напишет своей книги о Долгой Прогулке. Его тело сейчас оттаскивают на обочину как мешок с зерном, или забрасывают в недра грузовика, надежно упаковывают в брезентовый трупный мешок. Для Харкнесса Прогулка окончена.

— Харкнесс, — сказал МакФриз. — Старина Харкнесс купил билет до конечной станции.

— Может стишок ему напишешь? — издалека отозвался Баркович.

— Заткнись, убийца, — рассеянно ответил МакФриз. Он покачал головой. — Старина Харкнесс, сукин ты сын.

— Я не убийца! — заорал Баркович. — Я еще спляшу на твоей могиле, ты, лицо со шрамом! Я еще...

Хор сердитых голосов заставил его заткнуться. Недовольно бормоча, Баркович свирепо смотрел на МакФриза. Потом пошел быстрее, не глядя по сторонам.

— А знаете, чем мой дядя занимался? — внезапно спросил Бейкер.

Группа шла под сенью зеленеющих деревьев, а Гэррети пытался выкинуть из головы Харкнесса и Гриббла и думать только о спокойствии.

— Чем? — спросил Абрахам.

— Он был гробовщиком, — сказал Бейкер.

— Хорошее занятие, — равнодушно заметил Абрахам.

— Когда я был маленьким, мне всегда было интересно, — непонятно сказал Бейкер. Он словно потерял мысль, потом взглянул на Гэррети и улыбнулся. Это была странная улыбка. — Ну, то есть, — кто будет его бальзамировать. Иногда ведь задумываешься над тем, кто стрижет парикмахера, или кто удаляет врачу камни из желчного пузыря. Понимаете?

— Чтобы стать врачом, нужно море желчи, — торжественно сказал МакФриз.

— Ты же понял, о чем я.

— Ну и кто же это сделал, когда пришло время? — спросил Абрахам.

— Да, — присоединился Скрамм. — Кто?

Бейкер посмотрел вверх, на тяжелые, скрюченные ветви, под которыми они как раз проходили, и Гэррети снова отметил, как ужасно он выглядит. Впрочем, остальные выглядели ничуть не лучше.

— Ну же, — сказал МакФриз. — Не томи нас. Кто его похоронил?

— Древнейший из всех баянов, — сказал Абрахам. — Дальше Бейкер говорит: а с чего вы вообще взяли, что он умер?

— Ну, вообще-то, он умер, — сказал Бейкер. — Рак легких. Шесть лет назад.

— Он курил? — спросил Абрахам и помахал семье из четырех человек, которые пришли с котом. Кот был на поводке. Персидской породы. Он выглядел помятым и очень злым.

— Нет, ни разу в жизни, — сказал Бейкер. — Боялся рака.

— Ох ты ж ёшкин кот, — сказал МакФриз, — да кто же его похоронил? Скажи уже, чтобы мы могли наконец обсудить мировые проблемы или бейсбол, или контроль за рождаемостью, или еще что-нибудь в этом роде.

— Я думаю, контроль за рождаемостью — это проблема мирового уровня, — серьезно сказал Гэррети. — Моя девушка католичка, и...

— Ну же! — взревел МакФриз. — Кто, мать его, похоронил твоего деда, Бейкер?

— Моего дядю. Это был мой дядя. Дед у меня был адвокатом в Шривпорте. Он...

— Да мне насрать, — сказал МакФриз. — Мне похрен, даже если у этого джентльмена был трехголовый хер, я просто хочу знать, кто его похоронил, чтобы мы могли наконец закрыть эту тему.

— Ну, вообще-то никто. Он пожелал, чтобы его кремировали.

— Ох, мои болящие яйца, — сказал Абрахам и рассмеялся.

— Тётя хранит его пепел в керамической вазе. У себя дома, в Батон-Руж. Она пыталась продолжить бизнес — похоронный бизнес — но никому, похоже, не нравилось, что дело ведет женщина.

— Думаю, дело не в этом, — сказал МакФриз.

— Не в этом?

— Нет. Думаю, твой дядя подложил ей знатную свинью.

— Подложил свинью? Ты о чем? — заинтересовался Бейкер.

— Ну, ты ведь не можешь не признать, что это была не слишком хорошая реклама.

— Что, умереть?

— Нет, — сказал МакФриз. — Отдать свое тело на кремацию.

Скрамм гнусаво рассмеялся — нос у него был заложен.

— Тут-то он тебя и достал, старина.

— Очень даже может быть, — сказал Бейкер. Они с МакФризом радостно лыбились друг другу.

— Твой дядя, — вяло сказал раздраженный Абрахам, — наводит на меня тоску. А еще, должен сказать...

В этот момент Олсон принялся умолять одного из солдат позволить ему отдохнуть.

Он не остановился и не сбросил скорость настолько, чтобы получить предупреждение, но его просительный, жалобный голос звучал так трусливо, что Гэррети корчился от стыда, слушая его. Разговоры почти прекратились. Окружающие с ужасом наблюдали за Олсоном, не в силах оторваться от этого зрелища. Гэррети молился, чтобы Олсон заткнул наконец рот, прежде чем успеет опозорить их всех. Да, ему тоже не хочется умирать, но если придется, Гэррети хотел бы уйти так, чтобы его не считали трусом. Солдаты смотрели поверх головы Олсона, сквозь него, мимо него, невозмутимые, глухие и немые. Впрочем, время от времени они выносили предупреждения, так что последнее, в принципе, не совсем верно.