Долгий путь

Настроение было веселое, потому что на тех, которые варили суп, не пал жребий – их не принесут в жертву. Жребий этот выпал другим двенадцати, и семеро из них еще сидели в особой клетке, дожидаясь полуночи, когда их прикончат; пятеро остальных уже распростились с жизнью. Их взяли утром мыть священную колесницу после ее возвращения, увели в священную рощу, и оттуда крики их долетали сюда за четверть мили – еще бы, ведь им пришлось мыть само божество, от одного вида которого люди слепли и сгорали! Кричали они, впрочем, недолго, и последние крики были похожи на крики утопающих – по-видимому, их бросили в пруд. Ничего подобного не случилось с теми, кто сейчас варил суп! Им как-то нечаянно, без всяких усилий с их стороны, выпал на долю счастливый день!

Среди семи обреченных, еще ожидавших своей участи, находился один из работавших в кузнице, тот, которого звали Эйернетом. Но теперь он не прыгал больше. Хитрец, желавший выслужиться перед господами, узнал теперь, к чему это ведет! Чуть было сам не угодил в господа, а теперь вот угодит в чужие кишки! И при одной мысли об этом рабы, помешивавшие в котле, злорадно хрюкали.

А грек смирно сидел весь день за решеткой. Остальные шестеро сперва выли, потом как-то отупели и теперь были почти невменяемы. Грек же работал, к немалому удивлению Толлингов, случайно проходивших мимо клетки; он запасся глиной и целый день лепил какое-то изображение. И вылепил женскую фигурку, от которой глаз было не отвести: совсем как живая, не в натуральную величину, конечно, но во всем похожая на девушку без одежды, нечто восхитительное, никем не виданное и невообразимое!

Очень многие Толлинга откровенно жалели грека и считали его смерть большой потерей – он был такой искусник! Но ничего не поделаешь: они сами видели, как Толе кидал жребий – расщепленные прутики; если прутик падал вверх стороной, покрытой корой, это означало смерть. Толе подбрасывал их высоко к небу, и само небо решало, как им упасть; кто же мог спорить?.. Другие молчали и только сердито поглядывали на красавца грека, замечая, как зачастили в течение дня мимо клетки женщины, прежде то и дело пробегавшие мимо кузни. Ну, как бы там ни было, он принадлежал гюдиям.

К вечеру грек закончил свое произведение, и все видели, как он с улыбкой любовался им. Но многие, видевшие фигурку, не могли уже забыть ее и сохранили воспоминание о ней на всю свою долгую жизнь.

Остаток времени грек просидел праздно, молча, в глубокой горести; да уж этого не скроешь. Он сидел и смотрел сквозь решетку на луга и реку, вытягивая шею, чтобы рассмотреть купающуюся там молодежь.

В лучах заката луга горели зеленым пламенем; с реки подымался туман.

Он наблюдал налетевшую и умчавшуюся тучку. И на все, на все он смотрел в последний раз.

Из священной рощи несутся громкие отрывистые звуки рогов, возвещая наступление святого вечера. Всюду гасят огни и откладывают в сторону всякое оружие и железо. Божественные дары нужно получить вновь, как бы впервые, чтобы оценить их. Единственное освещение дает луна, полная, круглая, все разгорающаяся по мере того, как поднимается по небу.

Во всех дворах тишина; все, кого ноги носят, готовятся выйти в степь; но сперва должен родиться огонь. В капище в это время происходит важная и священная церемония – оттуда не слышно ни звука; роща темным островом высится в сумраке ночи, приковывая к себе взоры всех.

Кое-кто знает то, чего им знать не полагается, а именно – что к таинственным обрядам, совершающимся во тьме капища, относится и хоровод старых гюдий верхом на палках; они начинают скакать вокруг нового костра, как только вспыхнет первая искра, – странный и отвратительный обряд, невесть зачем и к чему; не то это изображает поездку за огнем, за которым будто бы надо ехать куда-то из дома и снова вернуться домой, не то колдуньи просто описывают магические круги вокруг огня. Многие утверждали, что таким образом гюдии заклинают весьма опасных, смрадных и жгучих подземных духов. Творились там и разные другие темные обряды. О рождении огня непосвященные узнают лишь по окончании хоровода, – об этом также возвестят звуки рогов, чего все и ждут сейчас.

И вот рога торжественно грянули: ту-ту-ту-ту, заканчивая вздохом освобождения: ту-у-у! Между деревьями мелькает огонь, за ним другой, загорается все больше факелов, и скоро из святилища выступает шествие во главе с Толе; все с факелами; шествие сворачивает из рощи в степь; к нему начинает присоединяться народ, зажигая факелы друг у друга, – целое переселение народов с факелами в руках; из всех усадеб на холмы устремляются люди.

Следом за Толе идет разодетая брачная чета – Бойерик с Инге, теперь уже муж и жена: они возложили руки на клятвенный обруч, и союз их освящен.

На самом высоком месте в степи зажигается костер, сложенный из целых бревен, а когда он разгорается, вспыхивают один за другим все костры многомильной округи, насколько хватает глаз.