Долгий путь на Бимини

– Капитану снится Шеннон, – сказал он.

Карререс вздохнул. Смерть Шеннона не давала ему покоя – как ни крути, получалось, что матрос либо не обрел бессмертие, либо потерял его в пути – как? Где? С тех пор, как моряка вздернули на рее, Карререса терзали разочарование и надежда. Проклятого бессмертия можно было избегнуть. Или его не было вовсе, и все, что он думал о Бимини, – ошибка? Карререс не знал этого; сомнения и горечь застилали разум, мешая найти ответ.

– Зря он с нами дальше пошел, – сказал Ти-Жак. – Остался бы с этой индейской бабой, наделал бы ей детишек… Глядишь, и не помер бы, а? А может, и не помер? Может, вернулся? Мы тут сидим, как болваны, а он…

– Шеннон мертв.

Ти-Жак быстро взглянул на Карререса.

– Тебе, конечно, лучше знать. Но я вот думаю… – Ти-Жак замолчал, рассеянно уставившись в пол. Карререс отчаянно помотал головой.

– Это всего лишь сон, – сказал он.

– Тебе ли не понимать, Барон, что таким, как мы, просто так сны не снятся, – возразил Ти-Жак и вздохнул. – Кэп говорит: Шеннон ему по старой дружбе подсказал, где Реме искать. Добряк он был, видишь – простил, – Ти-Жак заговорил хриплым басом, передразнивая Брида. – Капитан что-то затевает, и чую – от его задумки нам всем туго придется…

Карререс поморщился. Он не брался судить, где – знаки, а где – пустой шум измученного сознания капитана. Ему самому Бимини иногда казался сном, и тогда доктор замирал от страха, ожидая то ли проснуться в своем доме в Порт-о-Пренсе, то ли обнаружить себя заблудившимся навеки в плотном светящемся тумане.

– В общем, док, в голове у капитана – бататовая каша с перцем. Может так обернуться, что не увидать нам Бимини, как своих ушей. Если, конечно, ты не придумаешь, как туда попасть вообще без корабля, – Ти-Жак хитро поглядел на Карререса, и тот нахмурился. – Надзирателям скучно, почему бы им со мной не поболтать? – объяснил Ти-Жак. – Цирюльнику тоже скучно, а слушателей мало – в этом городе не слишком часто лечатся и еще реже бреются. Все болтают со всеми, вот и до меня доходит, что доктор из тюрьмы частенько покупает всякие колдовские травы, которые опьяняют сильнее любого вина, – а на вид вроде такой серьезный человек. И как? Есть ли у нас шанс унестись на крыльях мечты?

– Я бы на твоем месте не рассчитывал, – передразнил Карререс.

– Я-то переживу, – ответил Ти-Жак, – я за тебя беспокоюсь. Тебе бы ту девку найти, – сочувственно сказал он. – Может, тебе тоже скажет, как Бриду.

– Певицу? – Карререс покачал головой. – Сам знаешь, дважды одну песню она не поет, а просить бесполезно.

Ти-Жак покивал.

– Да, влип ты, Барон, – сказал он.

– А ты не влип?

– Мне-то что, – пожал плечами Ти-Жак. – То есть я б не отказался, конечно… так что если вдруг найдешь путь – поделись по старой памяти.

– Да зачем тебе? Дорога тяжелая, просто так кататься? Не виляй, Ти-Жак.

– А я пейзаж не дорисовал! – нагло подмигнул боцман.

– И теперь покоя нет? Но ведь пейзаж – это не смешно, – поддел Карререс.

– Э, док, что ты понимаешь в смешных пейзажах… – ответил Ти-Жак, помрачнев. Карререса вдруг осенила дикая догадка.

– Я видел такую красоту, что, кажется, вот-вот остановится сердце, или сойдешь с ума… – медленно и тихо сказал он как будто в задумчивости. Побледневший Ти-Жак поднял голову, с испуганным вниманием глядя на доктора. Карререс, утвердившись в своих подозрениях, продолжал: – Такую красоту, что кажется – стоишь на кончике иглы, и небо совсем близко. Слишком близко… И тогда надо смеяться, чтобы спастись, чтобы не видеть…

– Но я и так не вижу! – завизжал Ти-Жак. – Будь оно проклято, я больше не вижу! Все серо…

Тяжкий топот охранника и грохот дверей заглушили крик, и Ти-Жак испуганно замолк, едва слышно всхлипывая. Надзиратель, тяжело дыша, вломился в камеру и уставился на доктора.

– От жара повредился зрительный отдел головного мозга, больной страдает куриной слепотой, – ответил Карререс на безмолвный вопрос. – Пойду готовить лекарство.

Час спустя Карререс спустился в город. Нужно было навестить цирюльника, который приторговывал лекарственными травами с сомнительными свойствами, теми самыми, на которые намекал Ти-Жак. На этот раз цирюльник раздобыл кое-что новое. Растение, похожее на шалфей, доставили из Мексики, – его собирали в горах индейцы майя. Говорили, что, накурившись сухих листьев, они становились прорицателями и могли отправлять разум в путешествие по иным мирам. Впрочем, примерно то же самое говорили и об остальных растениях, которые приходилось пробовать Каррересу.