Долгий путь на Бимини

Отец Кэрриган встал навстречу, уступив место у койки. Карререс быстро осмотрел капитана и едва подавил истерический смешок. Сломанная шея, разбитый вдребезги череп. С такими повреждениями не живут – но Брид не только дышал, но и находил силы для крика. Вот оно, бессмертие. Карререс заглянул в пустые глаза капитана, и его сковал холодный ужас. От попытки представить, что сейчас видит и чувствует Брид, руки стали как деревянные; казалось, сосредоточься немного – и провалишься следом. Карререс на секунду плотно зажмурился, чтобы не видеть глаз капитана. Слегка придя в себя, он снял с шеи Брида медальон с портретом Реме и отбросил на тумбочку, подумав мельком, что теперь ни одна женщина в мире не сможет привести голову капитана в порядок. Стиснув челюсти, доктор принялся за бессмысленную работу.

Два часа спустя Карререс ушел в лабораторию и свалился на кушетку. Больше он ничего сделать не мог. В ушах звенело, перед глазами плыли радужные круги. Мускулы мелко дрожали от нервного напряжения. Тяжелая дверь между лабораторией и лазаретом приглушала звуки, но от усталости все чувства Карререса обострились, и он слышал не только капитана, но и бормотание отца Кэрригана, вернувшегося на свой пост. Карререс был уверен, что не сможет заснуть. Хорошо бы просто отлежаться, а потом с новыми силами попытаться изобрести хоть что-нибудь, подумал он и тут же провалился в тяжелый, дурной сон.

Брид продолжал кричать, когда несколькими часами позже доктор вернулся в лазарет. Склонившийся над капитаном молодой священник, услышав шаги, обернулся к Каррересу. Круглое лицо отца Кэрригана, обычно добродушное и румяное, было бледно, и на ввалившихся щеках блестели дорожки слез. Священник взглянул на Карререса расширенными от страха глазами.

– Неужели вы не можете облегчить его страдания? – спросил он.

– Я влил в него весь запас опиумной настойки, – ответил Карререс. – Такой дозы хватило бы, чтоб усыпить десяток лошадей… – Он тронул священника за плечо. – Вам нужно отдохнуть, отец Кэрриган. Идите домой.

– Я не могу оставить умирающего.

– Он не видит и не слышит вас, не осознает ваше присутствие!

– Да, но его душа…

– Его душа… – повторил Карререс и махнул рукой. – Поверьте, святой отец: уже поздно молиться за его душу.

Заглушая его слова, Брид снова протяжно закричал. Искалеченное тело капитана вытянулось под одеялом, на губах выступила черная пена. Отец Кэрриган отшатнулся и громко всхлипнул.

– Почему Господь допускает такие мучения? Почему не заберет его? – беспомощно спросил он.

– Вам этого лучше не знать, – процедил Карререс.

– Почему Он так жесток! – вскричал священник.

Не слушая больше, Карререс быстрым шагом вышел в лабораторию. Спустя полминуты он вернулся и протянул рыдающему священнику колбу с мутноватой жидкостью.

– Выпейте, это поддержит ваши нервы, – приказал он. Священник попытался отказаться, и Карререс рассвирепел. – Пейте! – рявкнул он. – Вы уже докатились до богохульства и скоро свалитесь с нервной горячкой!

Кэрриган, дрожа, осушил колбу и с выражением упрямой храбрости вновь повернулся к Бриду, пытаясь молитвами заглушить стоны капитана. Теперь в его голосе слышалось отчаяние. Душу священника разъедали сомнения. Не знающий подоплеки происходящего, он чувствовал опасность, грозящую его вере и душе, и пытался противостоять ей, как умел.

Карререс ждал, стоя в дверном проеме. Постепенно латынь Кэрригана становилась все бессвязней; веки набрякли, будто сделавшись неподъемно тяжелыми. Неожиданно священник потерял равновесие и клюнул носом, едва не упав лицом на грудь Брида. Кэрриган вскрикнул и попытался встать; ноги не держали его, но доктор уже был рядом. Подхватив священника подмышки, он волоком оттащил его в лабораторию и уложил на кушетку. Кэрриган, пробормотав что-то и всхлипнув, перевернулся набок, подложил ладонь под щеку и задышал тихо и размеренно.

Карререс вернулся в лазарет.

Постояв немного над койкой и дождавшись, когда Брид на минуту затихнет, он тихо окликнул капитана, но тот не отозвался. Глаза Брида закатились так, что не видно было зрачков; бледно-зеленое, как рыбье брюхо, рыхлое лицо было искажено гримасой – теперь, когда появилась наконец возможность присмотреться, Карререс понял, что это маска не боли, а ужаса. Он осторожно дотронулся до плеча капитана.

– Брид! – снова окликнул он. – Капитан! Я, Самеди, здесь. – Брид застонал, и сердце Карререса застучало быстрее, подстегнутое глухой надеждой. – Я провожу тебя. Скажи дорогу – я провожу тебя на Бими…