Долго, счастливо

- Здорово, - я искренне восхищаюсь, потому что я сам к качелям боюсь подходить с тех самых пор, как Дадли раскачал меня до такой степени, что качели едва не делали «солнышко», и сказал мне отпустить ноги, чтобы спрыгнуть... да, я боюсь с тех самых пор, как у меня на пояснице появился длинный шрам от тяжелого ребра сиденья качели.

Я задумчиво смотрю на кубок, в котором было твое лекарство:

- Может быть, они до сих пор там.

- Можем как-нибудь туда наведаться, - предлагаю я и трусь щекой о твою грудь. У меня уже не такая нежная кожа на щеках, как в восемнадцать лет, но я бреюсь каждое утро, и сейчас, надеюсь, не царапаю тебе кожу.

Я киваю и трогаю твой лоб:

- Температура начинает спадать.

- Угу... Северус, а десерт? - я упрямый и очень настойчивый, и если уж я задал вопрос - вернее, если уж я захотел приготовить тебе твой любимый десерт, - то я обязательно узнаю.

Я хмыкаю и устраиваюсь удобней, располагая тебя у себя на коленях и поправляя плед:

- А сам как думаешь?

- Не представляю, - честно признаюсь и нежно целую тебя в плечо.

- Черничный пирог, - я усмехаюсь и поглаживаю тебя по спине.

Я рефлекторно облизываюсь. Пироги я и сам люблю, а чернику - тем более. Ее никогда не любил Дадли, а я втайне обожал, но делал вид, что не люблю, чтобы он не отобрал обратно. Так что ее я ел и в детстве, и с тех пор очень люблю...

- Я тоже его люблю, - я улыбаюсь и жмурюсь от удовольствия, что можно вот так обнимать тебя крепче, и целовать в грудь, и что ты со мной разговариваешь...

Я хмыкаю. Твоя любовь к черничным пирогам видна невооруженным взглядом:

- Никогда не пробовал черничное мороженое?

- Нет, - мотаю головой так, что волосы сами отлипают ото лба и взъерошиваются еще сильнее.

- Как-нибудь попробуешь. Ложись, - я помогаю тебе лечь и прижаться к себе, удобно устроившись. - Еще вопросы?

- А какая у тебя книжка была в детстве любимая? - мне очень важно узнать ответ на этот вопрос. Сейчас, только отходя от температуры, я никак не могу вспомнить, рассказывал ли я тебе о сыне Луны.

Я на несколько минут задумываюсь. Детство было так давно, да и вспоминать я его так не люблю, что даже не помню. Потом пожимаю плечами:

- Как у всех - сказки Бидля.

- А у меня сказка о сыне Луны, - я едва заметно улыбаюсь, вспоминая ту потрепанную тонкую книжку.

Я смотрю на тебя, впервые слыша о такой сказке:

- Никогда не слышал. О чем она?

- О цыганке, которая хотела выйти замуж за своего любимого мужчину. Она молила луну, и та потребовала у нее взамен на любовь ее первого ребенка. И когда ребенок родился, он совсем не был похож на цыган-родителей, у него были серые глаза и очень светлая кожа... - я чуть улыбаюсь, вспоминая песню, которую услышал тогда, у Дурслей, совершенно случайно... ту песню, которая привела меня к тебе. - И тогда отец ребенка рассвирепел и убил женщину, а мальчика отнес в лес. И с тех пор Луна стала ему матерью. Сказка продолжалась судьбой этого мальчика, но Дадли отнял у меня в детстве книжку, а потом я так и не нашел окончания, - я чуть грустно улыбаюсь. - А еще есть маггловская песня на сюжет легенды. Красивая.

- Красивая история, - задумчиво поглаживаю тебя по волосам. - А то, что ты не знаешь окончания... Разве это важно? Цель чаще менее привлекательна, чем путь к ней.

- Знаю. Поэтому и не ищу, - я пригреваюсь в твоих объятиях, и, похоже, температура впервые упала так быстро. Обычно я лежал в бреду по несколько дней, а сегодня... ты и правда волшебник

.

- Ты опять засыпаешь, - я смотрю на твое сонное лицо и гашу свет. - Спи. Несколько дней тебе придется отлежаться.

- Несколько дней?.. - я удивляюсь. Обычно на следующий день после возвращения меня в сознание я уже спокойно шел в школу под строгим взглядом тети Петуньи.

- Ты ведь не хочешь заработать осложнения и свалиться на месяц?

- Нет, но их и не будет...

Хмурюсь:

- Откуда тебе знать?