Долгое дело

– Кто-нибудь есть? – донеслось из приемной через ту дверную щель, которую оставила секретарша.

– Гражданка, рабочий день кончился, – крикнул Беспалов.

Но гражданка была уже в этой дверной щели, раздвинув ее плечами до нужной ширины. Черное длинное платье, выразительное лицо, украшения и странная поза, будто она стояла на цыпочках и хотела подпрыгнуть или взлететь. Вероятно, какая-нибудь артистка, вырвалась меж концертами, на такси, без плаща...

– Юрий Артемьевич, я пришла к Рябинину, а его нет.

Беспалов застегнул китель, чувствуя, как у него подсыхают губы, – он узнал Калязину.

– Почему не явились утром?

– Незапланированная встреча с трудящимися.

– Вы же знали, что следователь ждет...

– Юрий Артемьевич, мне пришлось решить маленькую задачку: ехать к одному человеку, Рябинину, или к коллективу в триста человек. Думаю, что я поступила идеологически правильно.

– А я думаю, что Рябинин тоже поступил правильно и вынес постановление о принудительном приводе.

– Что это означает?

– Два милиционера придут к вам домой или на работу и доставят в прокуратуру.

Она передумала взлетать.

– Разрешите, я присяду...

Прокурор кивнул – он давно намеревался поговорить с ней и как-то помочь Рябинину.

– Гражданка Калязина, неужели вы считаете, что преступник может избежать ответственности, не являясь к следователю?

– Нет, я так не считаю.

– Зачем же вы увиливаете от опознания?

– Вы же спрашиваете не обо мне, а о преступнике.

– А вы разве не преступница?

Она тихо изумилась широко раскрытыми глазами:

– Я могу предъявить паспорт.

– Зачем?

– Чтобы доказать, что я Калязина.

– Я и так верю...

– А я не верю, что вы прокурор.

Беспалов непроизвольно и мельком обежал взглядом свой громадный прокурорский стол и маленький столик с кодексами и справочниками.

– Ах да у вас же звезда на кителе, – спохватилась Калязина.

– Говорите по существу, – сурово осадил прокурор, чтобы сразу избежать ее телепатий.

– Я по существу: звезда на кителе, прокурор района – и называет меня преступницей. А разве моя вина доказана?

Беспалов погладил ладонью подбородок, примериваясь к челюсти.

– Я не обязан вам раскрывать следственные секреты.

– Была бы она доказана, вы заграбастали бы меня на казенные харчи, а?

Калязина прищурилась остро и точно, как смотрела вдаль, – проверяла верность своей мысли. На эту проверку Беспалов не отозвался ни словом, ни лицом, потому что удерживал пальцы от пошатывания подбородка. Вреднейшая привычка.

– Юрий Артемьевич, присмотритесь ко мне...

Она сделала паузу, чтобы прокурор присмотрелся, хотя он не сводил с нее глаз. Беспалов только крепче сжал губы, не принимая этой эстрадной манеры. Совершила преступление, так хоть застесняйся... Ее бы за одну наглость стоило арестовать.

– Скажите откровенно: похожа я на преступницу?

– Ни один преступник не похож на преступника.

– А вот Агата Кристи в одном из своих детективов сказала: "В реальной жизни в девяти случаях из десяти наиболее подозрительным выглядит сам преступник".

– Я не любитель детективов.

– Разумеется. Вы солидный человек и должны отнестись ко мне иначе, чем Рябинин.

– Как же я должен к вам отнестись?

– Поверить мне.

– Я верю в факты.

– А хотите, сделаю из вас своего сторонника?

– Я хочу, чтобы вы не мешали следователю Рябинину...

– Юрий Артемьевич, а у нас с вами одинаковые носы.

Видимо, удерживая пальцы от подбородка, он прозевал полет руки к носу. Вреднейшая привычка.

– Все? – спросил прокурор, медленно распаляясь.

– Я ведь хотела сделать вас своим сторонником. Гляньте на эти часы. Хотите я остановлю их взглядом?

Она кивнула на электрические часы, висевшие на противоположной стене. Беспалов не стал бы на них смотреть, не стал бы играть в ее дурацкие игры, но она повернулась к ним, и, потеряв ее лицо, он тоже поднял глаза на крупный циферблат. Часы шли. Без четверти семь. Опустив взгляд, он уперся в прическу, уложенную на затылке замысловатыми ячейками.

– Гражданка Калязина!

Она повернулась, обессловив его матовой бледностью и матово потухшими, ничего не видящими глазами...

Прокурор непроизвольно вскинул голову – без четверти семь. И непроизвольно глянул на свои ручные – без десяти семь. Настенные часы остановились.

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Говорят, что наш мозг весит тысячу четыреста граммов, а наш организм состоит из ста триллионов клеток. Говорят, что подобное природа создала лишь на нашей земле... Создала и вручает любому и каждому, и этот любой и каждый распоряжается жизнью, как ему заблагорассудится. Может быть полезен своим трудом, а может ежедневно накачивать алкоголем все сто триллионов клеток и заваливать их на панель. Может радовать людей тонким искусством, а может всю тысячу четыреста граммов мозга направить на хитроумные преступления, как это делает Калязина...

Я бы на месте природы исправлял свои ошибки: отбирал бы жизнь у дурака и отдавал бы ее человеку, достойному двух жизней.