Долгое дело

– Нет, она тоскует не по романтике.

– И в телекинез верите?

– Дело не в вере, а в способности воспринимать новое.

– Ну, а в дух верите? – спросил Васин, затаенно радуясь своей иронии.

– В человеческий.

– Значит, вы не считаете, что со смертью тела психическая жизнь кончается?

– А чего тут хорошего...

– И куда, по-вашему, девается наша духовная субстанция, когда останавливается мозг?

– А куда девается электричество, когда останавливается динамо-машина?

– Оказывается, вы не стоите на материалистических позициях...

– Я-то стою, но Калязина меня пошатывает.

– Теперь ясно, почему волокитится дело.

– Но в бога я не верю. – Рябинин передернул плечами, выруливая на материалистические позиции.

– Вам что, холодно?

– Да, у вас зябко.

И промелькнуло, исчезая...

...В мире зябко... Из-за дураков...

Васин смотрел на него непереносимо-умными глазами, застеленными неподдельным беспокойством.

Рябинин отвел взгляд. На кой черт. Ведь, кажется, знает, что два типа людей – мещане и карьеристы – споров не терпят. Первым эти споры нарушают милый их сердцу покой. Вторых они раздражают своей бессмысленностью: нижестоящему приказывают, вышестоящему подчиняются. Поэтому на кой черт. Да еще стал юморить. И разве он спорит – он перечит. Скажи сейчас Васин, что бога нет, так ведь поперечный Рябинин станет доказывать обратное.

– Андрей Дмитриевич, дело не волокитится, я могу показать...

Васин облегченно вернулся к чтению, потому что необычный для этого кабинета разговор вывернул его из колеи и он не знал, как быть дальше: принять ли самому какие-то меры, доложить ли начальнику следственного отдела, или обратить все в шутку. Да ведь следователь и верно шутил – в бога не верит. Еще бы верил.

Рябинина привлек васинский костюм. Где-то он такой видел. Серый, в беленькую, чуть заметную вермишелевую полоску. Он глянул на свой рукав серый, в беленькую, чуть заметную вермишелевую полоску. У них одинаковые костюмы. Да и рубашки вроде бы одинаковые. И галстуки одного оттенка. Они почти ровесники. Кончили один и тот же факультет. Делают одну и ту же работу... Чем же они отличаются? Очками. Рябинин в очках, а прокурор гладко причесан.

– Что вы пишете: "Санитарно-эпидемиологическая станция", "Районный отдел здравоохранения"? "Санэпидстанция", "Райздравотдел"...

Рябинин промолчал: долго объяснять, почему он так пишет.

– У вас не юридический язык. "Похитила бриллиант, заменив его фальшивым". Совершила хищение бриллианта, путем подмены...

Рябинин опять не отозвался. Мелочи, это все мелочи – главный разговор впереди, в кабинете заместителя прокурора города.

– "Калязина позвонила измененным голосом..." Вы пишете письмо знакомому или официальную бумагу?

– А как надо?

– Имея преступный умысел на хищение денег путем мошенничества, будучи способной к изменению голоса, при помощи телефона, используя ротозейство потерпевшего...

– И будучи в трезвом состоянии.

– Это необязательно. Вот если бы она была в нетрезвом...

Васин вернулся к чтению на несколько секунд:

– Ну, уважаемый коллега... Тут литературщина на каждом шагу. "Прикинувшись беременной..."

– Но ведь коротко и ясно.

– А нужно юридически грамотно. Хотя бы так: имея преступный умысел на хищение натуральной шубы из каракуля, имитируя беременность путем помещения под пальто шубы синтетической... Придется переписать, уважаемый юрист первого класса. С такой бумагой к заму я не пойду.

Прокурор отодвинул постановление, как отмел. Рябинин взял его, ошеломленный непредвиденным исходом.

И промелькнуло, исчезая...

...Самые страшные закономерности не страшны, – их можно предвидеть. Страшны случайности, которые падают на голову внезапно, как глыба льда с крыши...

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я. Нет юридического языка есть юридические термины. Нет юридического языка, а есть язык канцелярский. И вот мне, русскому человеку, другой русский человек рекомендует не пользоваться русским языком. А я-то мечтаю написать художественное обвинительное заключение...

Есть слова, которые у меня вызывают немое восхищение своей меткостью и простотой. "Удобрять" – делать землю доброй. "Простокваша" – молоко, которое просто сквасилось. Попробуй обозначить гриб, который можно есть сырым. Так и скажешь: гриб, который едят сырым. А есть короткое, точное и чуть ласковое слово – "сыроежка".

В нашем языке много слов, полных скрытого юмора, который мы не замечаем из-за частого их употребления. Хотя бы слово "поколение". Родившиеся раньше нас – старшее поколение. Мы им по колено. Родившиеся после нас – младшее. Они нам по колено. Это слово не признает никакой акселерации: если ты длинный, но молодой, то все равно мне по колено, ибо я имею жизненный опыт.

Другое чудесное слово – "неразбериха". Не-раз-бра-лись, но все не получается. А если не получается, то, естественно, слово "браться" переходит в пренебрежительное "бериха". Вроде "дурехи".

Однажды в метро я глянул на закрытые двери и рассмеялся, вдруг почувствовал, сколько юмора в знакомом "не прислоняться". Представил, как индийский слон боком привалился к двери, при-слонился. Вот надпись и призывала не быть слоном.