Долгое дело

Рябинину пришлось идти парком, потому что его путь домой лежал здесь, через парк. Фонтанчик был немного в стороне, но размяться лишних триста метров в конце рабочего дня никому не вредно. Тут чудесный воздух, тут сырые и темные аллеи...

Ему казалось, что решения принимает не он, не сознание, а его тело, которое шло и шло вперед по следу, подобно собаке. И только увидев забелевшие вдалеке камни фонтанчика, он уже подумал, что нужно свернуть в заросли на проложенную тропинку и пройти незаметно, как индеец. Сознание, освободившись от власти тела, начало трезветь: у фонтанчика есть скамья на цепях, там может сидеть Калязина и ухмыляться своей надменной ухмылкой. Мол, пришел – что за следователь?

Он перелез через сухой куст, перешел лужу, перетерпел шиповник, переступил какое-то битое стекло. Тропа уперлась в ствол липы, за которым был фонтанчик. Он раздвинул листья и выглянул...

На скамейке интимно покачивались двое – Лида и мужчина в светлом костюме, которого он где-то и когда-то видел.

Рябинин прыгнул назад, в битое стекло, и побежал, не разбирая ни троп, ни аллей. Он выскочил из цветочного газона уже к воротам парка и огляделся, блуждая взглядом.

Что-то в таких случаях делают... Телефонная будка... Двухкопеечная есть. Куда-то в таких случаях звонят. По экстренным номерам: ноль-один, ноль-два, ноль-три... Телефонные номера на случай человеческой беды. Он схватился за верткий диск. Ведь куда-то звонят...

– Вадим, ты еще не ушел?

– Кто это?

– Да я, Рябинин...

– Голос у тебя почему-то пропитой.

– Я в нашем парке. Понимаешь ли, смешная история...

– Что случилось? – быстро спросил инспектор, не поверив в смешную историю.

– Ничего не случилось, – удивился Рябинин обессиленным голосом. – Лида у фонтанчика...

– Ну и ты иди к фонтанчику.

– Она покачивается.

– Как покачивается?

– На качельках...

– Ну и ты покачайся.

– Да место занято, – хихикнул Рябинин. – Но я-то звоню насчет одной идеи о сберкассах...

– Сейчас приеду, – оборвал разговор Петельников.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Вы, юристы, любите копаться в мотивах да причинах. Для вас моя исповедь – находка. Наслаждайтесь, крючкотворы, наслаждайтесь...

Вот думаю об относительности всего на свете. А догадался ли кто, что эта самая относительность играет нашей жизнью, как котенок ленточкой? Если все относительно, то, значит, ничего и нет. Опять-таки из моего детства. Личная зубная щетка и личное полотенце... Хорошо, не так ли? Своя кровать, свой стол, своя одежда тоже неплохо. Но все относительно. У нас у каждого было по комнате. У каждого была своя мебель, свои книги, свои вещи... У меня и у отца стояло по своему телевизору. Потом появились свои деньги, свои интересы, своя жизнь. Мы сидели по своим комнатам. Отец все что-то высчитывал, мать коллекционировала фарфор, а я к чему-то готовилась. Да, у нас была общая комната, в которую мы сползались только поесть да к приходу гостей...

И я сделалась Великой Одиночкой. Я не выношу никаких коллективов. Избегаю всего общего и общественного. Избегаю общественного транспорта, общественных библиотек и общественных уборных. В столовой я могу обедать только за отдельным столиком. Мне неприятно быть в общем зале, поэтому я почти не хожу в кино. Я, например, не люблю сидеть на диване, на котором кто-нибудь еще. Верите ли, умей легковые машины ходить сами, я бы шофера выпихнула из такси.

Они прощались. Он поцеловал ей ладошку и отвесил солдафонский поклон глубокий кивок при аршинопроглоченном торсе. Она ему легонько помахала рукой, словно изнемогала от чувств.

Петельников сунул кулаки в карманы широкой замшевой куртки – подальше от греха. В девятнадцатом веке он вызвал бы этого кавалера на дуэль. Впрочем, почему он? Потому что Рябинину с таким плотным детиной не справиться. Да и невменяем он сейчас, Рябинин-то...

Инспектор тихонько двинулся за кавалером, пользуясь боковыми аллейками, дорожками и тропинками.

Он шел за этим человеком, не понимая себя. Откуда эта злость, откуда это зыбкое беспокойство, словно у него что-то случилось. У Рябинина ведь случилось, у Рябинина ведь жену уводят... Так почему же руки застряли в замшевых карманах, как запутались?

Кавалер миновал парк, пересек улицу, подошел к остановке такси и занял очередь. Петельников ринулся за угол...

Такси с зеленым огоньком инспектор остановил посреди улицы, преградив ему путь буквально грудью.

– Очумел, что ли? – крикнул шофер, выпрыгивая из машины.

– Очумел, приятель, очумел, – согласился инспектор и достал удостоверение.

– Все равно так рисковать нельзя, – потишал водитель.

– Требуется помощь.

– Изловить, что ли, кого?

Инспектор сел рядом и отдышался двумя-тремя глубокими вдохами.

– Тебя звать-то как?

– Вячеслав Семенов.

– Вырули-ка, Вячеслав Семенов, чтобы мы видели остановку такси.

Машина свернула за угол и притормозила. Остановка такси с жиденькой очередишкой была перед ними.

– Ловить не будем, есть дело поинтересней. Ты должен взять гражданина, стоящего вторым. И еще: я твой приятель, допустим, Гриша, и ты поддерживай со мной беседу. Как?