Долгое дело

- Странно, что этот самый обыватель терпим ко всякой грязи, но свирепеет при виде романтического борца против этой грязи. По его представлениям, мир пошл, и ты будь пошляком, а иначе ты хуже этого пошлого мира. Поэтому я тоже себе позволяю... Да вы не слушаете?

Ее пронзил болезненный жар, словно грудь задела шальная молния. Боже, она и есть этот самый обыватель... Зачем она изъедала Сережину душу пошлой проверкой их любви? Где же было ее женское сердце, которое должно все знать и без проверки? Она в их ряду, травителей Сергея: она, Калязина, какой-то там Васин...

- И поэтому у него неприятности?

- Ну, я изложил, как говорится, черно-белый вариант. Причин много. Любой человек сопереживает только тому, что сам пережил. Скажем, вы не можете посочувствовать пьянице, поскольку не знаете состояния похмелья. А Сергей понимает то, чего сам не переживал. Хотя бы история с продавщицей бриллиантов... Лида, вы опять меня не слушаете?

- Вадим, он Дон-кихот?

- А это плохо?

- Это тяжело.

- Когда я двадцатилетним выступил на собрании с критикой в адрес начальника, то этот начальник потом мне сказал: "Лучше быть ослом Санчо Панса, чем Дон-Кихотом". Сергей считает наоборот.

- А вы?

- А что, не видно?

Она вновь остановилась, повернувшись к нему и далеко забросив голову, лицо инспектора было над ней. Он увидел ее ожившие глаза, воспрявшие губы и задышавшие ноздри.

- Поэтому Калязина его и не боится, что он Дон-Кихот?

Инспектор помедлил, решая, говорить ли то, чего не знал даже Рябинин. Но Лида не болтлива, и ее пути с калязинскими не пересекались.

- Только секрет. Калязина жутко ненавидит Сергея.

- За что?

- Не меня, не Беспалова, а Сергея. Потому что боится. Чувствует, что от него не уйти.

- Эту... взятку она подложила?

- Она.

- Как?

- При помощи колдовства.

- Да?

- У нее есть какой-то волшебный карр-камень.

- А откуда вы знаете?

- А у меня есть волшебное зеркало.

- Вадим, я серьезно...

- У вас на квартире в последние дни кто-нибудь был? Подумайте хорошенько...

- Я уже думала... Нет.

- Знакомые, водопроводчик, соседи, почта...

- Нет-нет.

- Тогда остается карр-камень.

- Вадим, а не могла она при помощи отмычек прийти без нас?

- Не могла, мы с нее глаз не спускаем...

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). Я не борец. Истинный боец не тот, кто радуется своим победам. Истинный боец тот, который способен получать удовольствие даже от поражений. Я же опустил руки, как сломанные. Ничего не могу с собой поделать и способен лишь на вспышку... Но ведь для борьбы нужны враги, а я в городской прокуратуре, среди друзей!

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Моему начальнику пришла бумага из прокуратуры с просьбой выслать мою характеристику. А зачем? Ах, закон требует учитывать личность преступника... А разве перед законом не все равны? Выходит, что Иванов, сантехник и выпивоха, не равен Петрову, профессору и лауреату? Тогда почему я должна жить скромно и убого?

Васин с минуты на минуту ждал вызова заместителя прокурора города.

Тяжелая дверь легко распахнулась, но высокий худощавый мужчина с тощей бородкой попал в кабинет вроде бы еще и раньше.

- Достал "Времена года". - Вошедший показал диск-гигант.

- Чайковского? - вежливо осведомился Васин, ибо по рябининскому делу мог приехать сотрудник любого ранга.

- Неужели вы думаете, что у меня нет Чайковского? Это Вивальди.

Гость сел в кресло, положил на колени пластинку и внушительно произнес:

- Нус-с!

- Я забыл ваше имя...

- А ведь только вчера оно упоминалось в печати.

- Извините, - догадался Васин, что перед ним тот руководитель, которого он обязан знать в лицо.

- Рэм Федорович Гостинщиков, - галантно представился посетитель, приподняв пластинку над коленом, как шляпу над головой.

- А кто вы? - осмелел Васин, память которого хранила все руководящие фамилии, но Гостинщикова там не было.

- Гражданин Советского Союза.

Васин облегченно распрямил плечи, но эта внутренняя легкость каким-то образом засуровила его голос и взгляд.

- Граждан принимает дежурный прокурор на первом этаже.

- Но у меня чрезвычайное сообщение.

- Все к нему...

- А разве закон не обязывает принять заявление о преступлении того прокурора, к кому оно поступило?

Перед ним был сутяга, побывавший, видимо, и у дежурного прокурора, и у всех других. Проще записать его заявление, чем выпроводить. Васин взял лист чистой бумаги и ручку.

- Слушаю вас...

- Я засек шайку преступников.

- Сколько человек?

- Пока знаю двоих, но...

- В чем их криминал? - перебил Васин, стараясь прежде всего выявить состав преступления: обыватель и подростков с гитарой считает шайкой.

- Они намерены оклеветать и посадить достойного человека.

- С какой целью?

- А он на них непохож.

Васин положил ручку, чтобы решить смешной вопрос. Бичом приемных были два сорта людей - сутяги и психи. Кто же этот?

Костюм неопределенно-пыльного цвета. Рубашка линялая или уж такого незаметного салатного оттенка. Без галстука. Седые волосы. Узкие черные глаза, горевшие нездоровым блеском. Бородка, какие носили испанские идальго, дрожит, будто держится на двух-трех волосках.

- А вам эта шайка... не показалась?