Долгое дело

Но Петельников опять посмотрел на дверь и переступил с ноги на ногу, ему выходить. И она опять поняла, собравшись, как птица перед прыжком с ветки. В тот десяток секунд, в которые поезд подходил к остановке, ее лицо успело пережить сомнение, нерешимость, сожаление - все мигом, вскользь. Не ее остановка. Но инспектор нацелился плечом на дверь, посмотрел ей в самые глаза, сверху вниз, и мысленно предупредил: "Выхожу!" Она решилась... Он пропустил ее вперед, как и в тот раз. И шел сзади подземным переходом, стоял ступенькой ниже на эскалаторе, почти наступая ей на пятки в вестибюле...

На проспекте она оглянулась - ему пора было подходить и знакомиться. Но инспектор тщательно застегивал плащ. Тогда она достала из сумочки берет и начала его надевать - неспешно, смотрясь в зеркальце, посреди людского потока. Но у Петельникова был еще пояс.

Кончив с беретом, она недоуменно осмотрелась, увидев, может быть, последнюю зацепку - ларек с жареными пирожками. Очередь небольшая. Она встала и ясно глянула на Петельникова, улыбнувшись как старому знакомому. Инспектор притормозил свой начатый ход ровно на столько, чтобы тоже ответить приятной улыбкой. И прошел мимо - по самому краю панели, где посвободнее, в свободном плаще, сунув руки в свободные карманы. Он спешил в прокуратуру.

Путь до нее теперь был чем-то омрачен. Неужели из-за этой девчонки? Они даже не заговорили. Разве? Ему казалось, что болтали всю дорогу. Слова нужны для разговора мужчины с мужчиной и женщины с женщиной, а для разговора мужчины с женщиной они необязательны. Тогда о чем же они болтали? О чем-то таком, что сбило его с ясного августовского настроения. Нет, говорили они о вечном - о любви. Сбило другое... Неужели он считает, что предал эту случайную девицу? Ну если так, то гаси свет...

Рябинин сидел за столом и молча ел крупное яблоко.

- Лида велела, - извинился он.

- Тогда грызи, согласился инспектор, снимая плащ и усаживаясь на жесткий стул.

- Есть ли что новенькое? - спросил Рябинин.

- Калязина ни с кем не встречается и никуда не ходит, кроме работы, магазинов и прогулок с собакой.

- Поэтому и печаль? - Рябинин приметил в инспекторском лице несвойственную ему рассеянность.

- Печаль об Мандолине Ивановне.

- Кинозвезда?

- Нет, секретарша райотдела.

- Ее звать Мандолиной?

- Магдолиной, ну а ребята слегка упрощают.

- Твое новое увлечение?

- На той неделе она преподнесла мне якобы лишний билетик в театр. В понедельник, якобы нечаянно разбила в моем кабинете графин, чтобы у меня побыть. А сегодня принесла мне кучу бутербродов для жевания на дежурстве.

- Ну а ты?

- Видишь ли, я хожу в брюках, и она ходит в брюках. Я курю, и она курит. Я люблю селедку, и она любит кильку. Я люблю пиво, и она предпочитает сухонькое. Я никого не боюсь, а она тем более...

- Не думал, что тебе нравятся трусихи.

- Женщина должна бояться мышей, темноты, приведений и, самое главное, мужчин. А то ее будет не от чего защищать.

- Ты склоняешься к моему идеалу женственности.

За шутейностью разговора виделась какая-то плоть, как скалы за светлым туманом. Рябинин тоже помолчал, надеясь на просвет. Он чувствовал, что инспектора занимало то, о чем прямо не спрашивают.

- А с другой стороны, я похож на единицу, - вдруг сказал Петельников.

- Почему на единицу?

- Одинок, как единица. Она тоже голая, тонкая, тощая... Одна, короче.

Рябинин молчал, запечатанный удивлением. Словно инспектор рассказал ему, что во двор райотдела опустилась летающая тарелка со снежным человеком. Клокочущий энергией Петельников и зябкое одиночество... У Рябинина чуть не вырвалось, что есть же друзья, хотя бы они с Лидой, которым от него ничего не нужно...

И промелькнуло, исчезая...

...Если человеку ничегошеньки от тебя не надо, а ты ему интересен, то бросайся этому человеку на шею - это он, тот человек...

Но какое одиночество имеет в виду инспектор? Петельников ответил, как-то уловив его сомнения:

- Я тоже хочу грызть свое яблоко.

- Дело за небольшим.

- Вот я и собираюсь.

- Но нужен пустячок - влюбиться.

- Нужен ли? - рассеянно улыбнулся инспектор.

Разговор вроде бы опять уходил на шутейные пути. Поэтому Рябинин не отозвался, вглядываясь в инспектора, - что-то того снедало.

- Сергей, а любовь - благо?

Следователь опять промолчал, уклоняясь от разговора о бесполезном.

- Ты ведь знаешь, как материнская любовь портит детей - продолжал инспектор.

- Неразумная.

- А любовь может быть разумной? Я знаю женщину, которая любила мужа, сына и овчарку. Муж ушел, сын вырос хулиганом, а собака ее укусила.

- Ну и?.. - почувствовал Рябинин нетерпение.

- Все надо делать в здравом рассудке, в том числе и жениться. Такие браки долговечные.

- Возможно, но как же без любви?

- Зачем, если без нее браки долговечнее?

- Потому что влюбленный - это романтик, хороший человек. Дрянь не влюбится.

- Но дело не в этом, - заключил инспектор и вроде бы вздохнул.

Инспектор вздыхает? Далекая тревога загоризонтной грозой докатилась до Рябинина. Инспектор вздохнул, скрыв этот вздох, как неприличное сморканье.

- Жалко мне их. - Сердитой усмешкой инспектор попытался огрубить свою мысль.

- Кого?