Долгое отступление

В то же время с самого начала существования социалистического движения его отношение к рынку было двойственным. С одной стороны, они резко критиковали господство рыночных отношений, их проникновение во все сферы жизни. С другой стороны, для социалистов конца XIX — начала XX века было ясно, что отменить рыночные отношения декретом не получится, а главное — и нет причины, которая бы заставила победивший пролетариат действовать именно таким образом. Такая двойственность отражала объективное противоречие самой экономической истории, поскольку рыночные отношения отнюдь не были порождением буржуазного порядка и сложились задолго до него (а следовательно, могут и пережить капитализм), но именно в рамках этого порядка рынок получил наибольшее развитие, став основным регулятором не только хозяйственной, но и вообще человеческой деятельности. Все продается и покупается, все становится товаром, а рынок становится тотальным.

Тем не менее в конце XIX века, по мере того как усиливалась концентрация капитала и формировались монополии, доминирующие в экономической жизни, появлялись основания утверждать, что, несмотря на формальное провозглашение рыночных принципов, сам же капитализм идет к их отрицанию. Энгельс констатировал, что «свободная конкуренция превращается в монополию, а бесплановое производство капиталистического общества капитулирует перед плановым производством грядущего социалистического общества. Правда, сначала только на пользу и к выгоде капиталистов»[398]

. По мере развития акционерных компаний и монополий капитал не только преодолевает свой частный характер (превращаясь в коллективного эксплуататора), но в прошлое уходит и «отсутствие планомерности»[399]. Однако это не отменяет противоречия, поскольку планирование осуществляется не в интересах общества, а в интересах элиты.

События начала XX века в целом подтвердили прогноз Энгельса. Первая мировая война и начальный этап русской революции показали, что уже при капитализме возникают ситуации, когда от рыночных методов приходится отказываться. Причем это не имеет ничего общего ни с идеологическими установками социалистов, ни с коллективной волей пролетариата, ни с индивидуальными убеждениями революционных лидеров. Рынок в условиях глобальных потрясений рухнул сам. Меры централизованного планирования и нерыночное распределение продуктов начали вводиться воюющими правительствами в разных концах Европы еще до прихода большевиков к власти в России.

«Военный социализм» в Германии во время Первой мировой войны, как и «военный коммунизм» в России во время войны гражданской порождены были именно развалом системы денежного обращения и объективной необходимостью использования натурального обмена, о чем вполне откровенно писал Макс Вебер. В условиях, когда рынок функционирует, не сталкиваясь с чрезвычайными вызовами, появляется иллюзия, будто можно свести все экономические расчеты к денежным, игнорируя сами товары и предметы, подлежащие распределению. Напротив, любой масштабный кризис ставит вопрос о «рационализации натурального расчета» и требует выработки соответствующих методов хозяйственной организации. «Но нынешняя война, как и любая война в истории, делает их насущными в свете трудностей военной и послевоенной экономики вновь и с огромной силой»[400].

Между тем военная экономика, решая одни проблемы, неминуемо сталкивалась с другими. Это тоже констатировал Макс Вебер: «Расчеты здесь лишь технически

точны, а экономически (в отношении материалов, которым не грозит скорое иссякание, и рабочей силы) очень приблизительны». Они не учитывают «конкуренцию целей», существующую внутри сложного общества, а потому не могут «обеспечить долговременную рациональность принятого распределения труда и средств производства»[401]. Но те же проблемы возникают и внутри корпоративной капиталистической экономики, поскольку при столь высокой концентрации ресурсов в одних руках «точно считают только там и тогда, где и когда вынуждены

это делать»[402].

К 1920-м годам опыт «военного социализма» в Европе показал, что экономика может жить и развиваться без рынка, другой вопрос — стоит ли к этому стремиться?

Обсуждая возможности и границы социализации экономики, Макс Вебер, ссылался на теоретическую и практическую деятельность своего ученика Отто Нейрата и приходил к выводу, что при полном обобществлении всей хозяйственной деятельности деньги в самом деле могут оказаться ненужными, а отношения обмена будут регулироваться с помощью натурального расчета. Но является ли такое решение практически возможным и желаемым, по крайней мере — в том реальном мире, о котором идет речь? Скорее, следует разделить экономическую жизнь на сферы, объективно требующие и не требующие социализации, а граница между тем и другим «по форме и степени могла бы определяться эффективными ценами»[403].