Долгое отступление

В конце 1980-х годов, когда перестройка уже предвещала закат советской системы, на страницах британского New Left Review состоялась примечательная дискуссия между бельгийским троцкистом, идеологом IV Интернационала Эрнестом Манделем и экономистом-советологом из университета Глазго Алеком Ноувом. Если первый, опираясь на классические тексты Энгельса, призывал к преодолению рыночных отношений с помощью демократического планирования[417], то второй, ссылаясь на практический опыт, настаивал на полезности рынка[418]

. Парадоксальный характер дискуссии подчеркивался тем, что авторы говорили на совершенно разных теоретических языках, приводя аргументы, которые фактически не соприкасались друг с другом. Итогом этого спора стала публикация статьи англичанки Дайан Эльсон, поставившей вопрос принципиально иным образом. Если Ноув выступал за рынок, а Мандель против него, то Эльсон заговорила о механизмах социализации рынков, необходимо порождаемых задачами того же демократического планирования[419].

Проблема не в том, «хорош» или «плох» рынок сам по себе и даже не в том, каким образом он необходим социалистической экономике как механизм, способствующий рациональному использованию ресурсов и связывающий производителей с производителями, а в том, что развитие новейших технологий и формирование новых потребностей (как индивидуальных, так и коллективных), наряду с появлением новых проблем неминуемо заставляет нас выходить за границы рынка

. Не отрицая его необходимости и не пытаясь его отменять или демонтировать, мы ставим перед собой задачи, решение которых требует совершенно иных подходов.

Рынок незаменим, если речь идет о производстве обуви или о повышении качества обслуживания в ресторанах, но куда меньше можно на него полагаться, организуя обеспечение целых регионов электроэнергией или финансирование фундаментальных научных исследований, практическая выгода от которых вряд ли станет доступна ранее, чем через 20–30 лет. Отсюда с неизбежностью вытекает вывод о том, что чем более масштабные и долгосрочные задачи ставит перед собой общество, тем меньшую роль для их решения будет играть рынок и тем больше потребность в планировании. В этом смысле действительно экономический прогресс человечества означает выход за пределы рынка. И в известном смысле даже за пределы экономики в том смысле, как мы ее сейчас понимаем.

Рассуждая о кризисе индустриальной цивилизации и растущем значении цифровых технологий, российский экономист Вячеслав Иноземцев указывает на «невозможность адекватного исчисления стоимости информационных продуктов, индивидуализированных благ, определения ценности самих производственных компаний и заключенного в них человеческого и социального капитала»[420]

. Однако решение проблемы он видит всего лишь в появлении новых статистических показателей, более точно отражающих новую реальность. Между тем очевидно, что проблему меняющихся производительных сил невозможно решить, не затрагивая самих производственных и в более широком смысле общественных отношений, включая отношения власти и собственности. Новые технологии ставят под вопрос объективную необходимость в рыночном обмене, позволяя регулировать производственную деятельность через непосредственные согласования заинтересованных коллективов, сообществ и лиц. По той же причине исчезают или сужаются технологические основания для частной собственности, не являющейся уже необходимым элементом в процессе взаимодействия между участниками экономических процессов. В XXI веке стихийно формируется многоуровневая экономика, неминуемо требующая комплексных решений, комбинирующих различные подходы. Старое не исчезает полностью, оно лишь уступает главенствующее место новому. И это еще один повод для создания мощного общественного сектора, работающего на интеграцию различных технологических и социально-бытовых укладов, не только исторически сложившихся в обществе, но и продолжающих в нем развиваться и взаимодействовать.

С одной стороны, необходимость получения базовых ресурсов, необходимых для воспроизводства общества как такового, создает экономику потока

(как, например, в производстве энергии, базового сырья и т. д., когда отдельно взятый покупатель не может свободно выбрать, какой именно баррель нефти больше соответствует его вкусам и пристрастиям), а с другой стороны, необходимость стратегических инвестиций требует не только затраты общественных средств, но и концентрации их в руках ответственных перед обществом органов.

В то время как политика неолиберализма была направлена на то, чтобы превратить в товар все, что в принципе может производиться или использоваться человеком, интересы общества требуют декоммодификации, иными словами — возвращения предметам, действиям и процессам их непосредственного первоначального смысла, когда доступ к ним не был ограничен платежеспособным спросом[421].