Долгое отступление

Мировое коммунистическое движение превращалось не только в заграничное крыло советской партии и становилось инструментом внешней политики СССР, но и реструктурировалось соответственно. Отсутствие внутрипартийной демократии становилось вполне естественным результатом поставленных задач, поскольку объективно не о чем было дискутировать — все основные тактические и стратегические повороты движения определялись в Москве.

«Не следует забывать, — признает как всегда стремящийся к объективности Шумпетер, — что Коммунистический интернационал возник в атмосфере надвигающейся битвы не на жизнь, а на смерть. Многое из того, что впоследствии приобрело иной смысл, например централизованное руководство, обладающее неограниченной властью над отдельными партиями и лишающее их всякой свободы действий, могло поэтому казаться в то время вполне оправданным»[123]. То же самое касается и других авторитарных мер, принятых во время революции уже во внутренней политике и в сфере хозяйственного управления.

Дело даже не в самом авторитаризме, который, увы, по ходу истории постоянно оказывается наиболее удобным и быстрым, а часто и единственным способом решать навалившиеся проблемы в чрезвычайных обстоятельствах, но в том, что подобные временные меры имеют тенденцию перерастать в постоянно работающие и воспроизводящиеся институты (достаточно вспомнить, что знаменитая советская госбезопасность зародилась именно как «чрезвычайная» комиссия по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом, но не исчезла после окончания Гражданской войны и подавления антибольшевистских мятежей), а также множество людей, заинтересованных в сохранении именно такой структуры управления. Проблема авторитаризма вовсе не в том, что он якобы не работает, а как раз в том, что подобные меры работают, и часто работают даже очень хорошо.

Настолько хорошо, что отменить и преодолеть их по мере продвижения общества к решению новых задач оказывается крайне трудно.

Успехи советской индустриализации и победа СССР во Второй мировой войне повсеместно укрепили уверенность коммунистов, что ориентация на советский опыт является правильной и необходимой, даже если по отдельным вопросам возникали сомнения. Зденек Млынарж, один из идеологов и лидеров Пражской весны 1968 года, отмечает что Советский Союз виделся не только силой, способствующей социальным преобразованиям в мировом масштабе, но и помощником в борьбе за демократию: «В Чехословакии 1945 года поклонение Советскому Союзу и Сталину не противоречило общенародному стремлению к свободе и справедливости, которые должны были воцариться в новом государстве»[124]. И происходило это не только в Чехословакии, но также в Италии, Франции, да и во многих других странах, переживших опыт сопротивления и народной антифашистской мобилизации. Немецкий коммунист Вольфганг Леонгард, работавший с основателями Германской Демократической Республики Вальтером Ульбрихтом и Вильгельмом Пиком и позднее бежавший в Югославию, вспоминает в своих мемуарах: он и его товарищи верили, что с помощью Советского Союза они смогут «построить новую демократическую Германию»

[125]. Эта вера переполняла его энтузиазмом. «Я был полон надежд на то, что мы получим сравнительную свободу действий в политическом развитии дел в Германии, право проводить некоторые мероприятия по-иному, чем в Советском Союзе. Кроме того, я думал, что после окончания войны и в самом Советском Союзе произойдет изменение режима в сторону предоставления населению большей свободы»[126]

. В конце концов, демократические конституции, принятые в этих странах, были написаны при активном участии коммунистов — при полной поддержке Москвы. Не кто иной, как Сталин на XIX съезде КПСС призывал коммунистов бороться за политические права и свободы граждан, провозглашаемые либеральной традицией: «Раньше буржуазия позволяла себе либеральничать, отстаивала буржуазно-демократические свободы и тем создавала себе популярность в народе. Теперь от либерализма не осталось и следа. Нет больше так называемой „свободы личности“ — права личности признаются теперь только за теми, у которых есть капитал, а все прочие граждане считаются сырым человеческим материалом, пригодным лишь для эксплуатации. Растоптан принцип равенства людей и наций, он заменен принципом полноправия эксплуататорского меньшинства и бесправием эксплуатируемого большинства граждан. Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше некому его поднять»[127].