Долгое отступление

Разумеется, Сталин обращался в данном случае к коммунистам зарубежных стран, и отнюдь не призывал к демократизации в СССР. Но показательно, что своим политическим чутьем он уловил настроения, царившие во многих странах после окончания войны. Для масс, впервые за долгие годы почувствовавших себя движущей силой истории, советский опыт и связанные с ним победы были вдохновляющими. «На вопрос, на чьей стороне и за что бороться, — продолжает Млынарж, — эпоха давала простой ответ: на стороне тех, кто последовательнее и радикальнее всех выступает против прошлого, кто не колеблется, не ищет компромиссов с прошлым, а революционными средствами с ним расправляется и преодолевает. Такой силой тогда казался Советский Союз, а такой личностью — Сталин»[128].

Задним числом многие коммунисты и их союзники признавали, что не знали всего масштаба репрессий, разворачивавшихся в СССР при Сталине. В этом смысле откровения XX съезда КПСС, тоже не давшие полной картины событий, стали для них шоком. Но будем откровенны: использование репрессивных и авторитарных методов в Советском Союзе и других странах, где ко власти приходили коммунистические партии, отнюдь не было тайной. Уже в середине 1930-х годов Лев Троцкий констатировал: советский режим приобрел «тоталитарный» характер «задолго до того, как из Германии пришло это слово»[129].

Однако в том-то и дело, что репрессивные методы Сталина отнюдь не были и чем-то исключительным для своего времени, о чем совершенно честно пишет даже не одобряющий большевизм (но старающийся всегда быть добросовестным) Шумпетер. По его мнению, «Сталин следовал сложившейся практике тех времен. Большинство национальных правительств действовали точно так же, и изображать какое-либо особое негодование в связи с его деятельностью было бы чистым лицемерием»[130]

.

Специфические условия формирования мирового коммунистического движения наложили неизгладимый отпечаток на его дальнейшую судьбу и всю его политическую культуру, предопределяя как силу, так и слабость этих партий. И даже более или менее успешные попытки преодолеть авторитарный стиль управления, начавшиеся повсюду после смерти Сталина, не меняли ситуацию коренным образом, поскольку не затрагивали ни организационных структур, ни культурных норм, объединявших движение. Следствием этого оказалось не только и не столько сохранение авторитарного способа руководства, сколько политическая негибкость коммунистических организаций, постоянно «опаздывавших» к значимым социальным и политическим событиям, менявшим общество, будь то кубинская революция 1959 года, «Красный май» 1968 года во Франции или «Революция гвоздик» в Португалии 1974 года. Даже критикуя сталинизм, решения советского «центра» и подчеркивая приверженность ценностям демократии, коммунистические партии Запада продолжали оглядываться на него если не как на образец, которому надо следовать, то, по крайней мере, как на образец, от которого надо отдалиться. После распада СССР, когда мировое коммунистическое движение уже не имело никакой точки сборки и общих ориентиров (пусть даже и негативных), поставленное в ситуацию, где «каждый за себя», оно стремительно развалилось. Организационная и политическая негибкость обернулась чудовищной хрупкостью.

ГЛАВА 4. ГОСУДАРСТВО И БЮРОКРАТИЯ

Всякий, кто изучает становление социологической науки, обнаруживает, что все три ее основателя — Карл Маркс, Эмиль Дюркгейм и Макс Вебер — в той или иной степени связывали представления о будущем индустриального общества с социализмом. Конечно, их позиции были разными: если Маркс отстаивал необходимость революционного преобразования существующей системы, то Дюркгейм возлагал надежды на социальные реформы, а взгляд Вебера на социализм был одновременно заинтересованным и скептическим[131]

. Но в данном случае важно не то, чем различались их представления о будущем, а то, что, анализируя капиталистический порядок, все они неминуемо приходили к выводу о том, что социализм представляет собой закономерный и логичный ответ на его противоречия. Однако противоречиями буржуазного развития определяется не только потребность в социалистических преобразованиях, но и проблемы, трудности и трагические неудачи, которые также закономерно возникают на таком пути. Эти проблемы болезненно осознавали уже и сами революционеры XX века, но часто не могли найти для них решение. И не только потому, что не хватало опыта или теоретических инструментов, но и потому, что возможности социальных преобразований, пусть и закономерно назревших, были ограничены исторически.

ИНДУСТРИАЛИЗМ И СВОБОДА