Долгое отступление

Поддерживая потребителя, государство в первую очередь выручало финансовый и торговый капитал, который в противном случае вынужден был бы нести бремя кризиса, что соответствовало привычному неолиберальному принципу социализации убытков и приватизации доходов, но одновременно создавало новые структурные диспропорции уже между различными фракциями капитала (выигравшими и пострадавшими в ходе кризиса). Другим аспектом произошедшего стало массовое

внедрение нерыночных методов распределения ради спасения рынка. В очередной раз элементы социализма были задействованы для стабилизации капитализма. Однако выход из данной ситуации создавал и новую проблему: либо возвращение к докризисной «норме» (с гарантированной вероятностью скорого возвращения кризиса в какой-то новой форме), либо развитие этих тенденций вплоть до того, что они начнут менять природу общественных и производственных отношений. А это, в свою очередь, становилось предметом политической борьбы.

МОМЕНТ ИСТИНЫ

В начале XX века Дьердь Лукач, анализируя реакцию экономистов на кризисы, пришел к закономерному выводу: «Для буржуазии жизненно важно, с одной стороны, рассматривать свой собственный строй производства, как если бы он был сформирован категориями, имеющими вневременное значение, то есть как если бы он определялся вечными законами природы и разума к вечному существованию, а с другой стороны, важно истолковывать неуклонно обостряющиеся противоречия не как неотъемлемые от сущности этого строя производства, а всего лишь как поверхностные явления и т. д.»[193] Каждый кризис объявляется результатом цепи случайностей. И каждый из них представляется непохожим на предыдущие, так что невозможно понять, что же объединяет все эти события и что заставляет кризисы столь регулярно повторяться. В конечном счете проблемой теории становится классовый интерес. Дело не в слабости методологии, применяемой исследователями, и даже не в идеологической предвзятости авторов подобных текстов. Просто «теория экономики, в которой кризисы рассматриваются как необходимость, должна одновременно содержать в себе отказ от капитализма»

[194].

В то же время регулярное повторение кризисов, демонстрирующее слабости и противоречия общества, нисколько не приближает нас к социальным преобразованиям. В момент кризиса буржуазный хозяйственный порядок дает сбой. Но в том-то и суть, что каждый раз после кризиса правящий класс тем или иным способом оказывается способен перезапустить экономический процесс более или менее на прежних основаниях, пусть и корректируя некоторые технические обстоятельства, которые были непосредственной (но не глубинной, системной) причиной спада. Системное преодоление кризиса зависит уже от расстановки социальных и политических сил.

Великая депрессия 1928–1932 годов, последствия которой окончательно были преодолены только после Второй мировой войны, завершилась глубокими реформами, произошедшими под давлением рабочего движения и левых сил внутри стран капиталистического центра — на фоне внешнего давления со стороны набирающего силу Советского Союза. И напротив, Великая рецессия, несмотря на сопровождавшие ее глубочайшие потрясения, не только не привела к отказу от неолиберальной модели развития, но, напротив, спровоцировала новую волну антисоциальных реформ и наступление на демократические права граждан в большинстве развитых стран. Причина очевидна: на сей раз капитал не испытывал серьезного политического давления ни изнутри, ни снаружи. Советского Союза давно уже не существовало, а Китай, хоть и продолжал официально придерживаться «красной» идеологии, являлся вполне капиталистической державой. Причем, в отличие от СССР, китайское руководство не пыталось даже на уровне идеологии представить свою общественную модель в виде глобальной системной альтернативы, которую можно и нужно воспроизводить в других концах мира. А потому нарастающее противостояние Запада и Китая развернулось в форме вполне традиционной конкуренции за рынки и ресурсы. Оно не только не способствовало (в отличие от холодной войны 1940-1970-х годов) укреплению демократии и развитию социального государства на Западе или процессам деколонизации в Азии и Африке, а наоборот, создало условия для более жесткого наступления на права трудящихся в самых разных частях мира. Да и сами китайские предприниматели, выступая в качестве экспортеров капитала, агрессивно настаивали на отказе от высокой заработной платы, длинных отпусков или гарантий занятости. Именно возможность жесткой и безжалостной эксплуатации трудящихся воспринимается молодой китайской буржуазией в качестве важнейшего условия, которое должна обеспечить страна, рассчитывающая на ее инвестиции.