Когда я вошел в патио, то услышал звонок со стороны кухни. Он прозвенел вторично, и я сообразил, что кто-то звонит у входной двери. Я вошел в дом и открыл дверь.
Перед домом стояла Эйлин. Она посмотрела на меня.
– Ах, я думала, что это Роджер или Канди.
– Канди нет. Сегодня ведь четверг.
Эйлин вошла в дом, закрыла дверь и поставила сумку возле кушетки. У нее был холодный и отсутствующий вид. Она сняла свои белые перчатки из свиной кожи.
– Что-нибудь не в порядке?
– Ну, была небольшая выпивка. Ничего страшного. Роджер спит в кабинете.
– Он звонил вам по телефону?
– Да, но не по этой причине. Он пригласил меня к обеду. К сожалению, сам он ничего не ел.
Эйлин села на кушетку.
– Знаете, я совсем забыла, что сегодня четверг. Кухарки тоже нет. Как глупо!
– Канди приготовил нам поесть, а потом уехал. Надеюсь, моя машина вам не помешала?
Эйлин улыбнулась.
– Нет, места было достаточно. Не хотите ли чашку чая? Я сейчас буду пить.
– Ну, хорошо, – сказал я, сам не зная зачем.
Мне совсем не хотелось чая.
– Пойду посмотрю сначала, все ли в порядке с Роджером, – бросила она.
Я видел, как Эйлин подошла к двери кабинета и открыла ее. Немного постояла в двери, потом закрыла и отошла.
– Еще спит. Я на минуту уйду и вернусь назад.
Она поднялась по лестнице и скрылась в своей спальне. Я зашел в кабинет, намереваясь забрать оттуда бутылку с виски.
В кабинете было душно и темно, так как я закрыл дверь на веранду и опустил жалюзи. В воздухе стоял острый запах и гнетущая тишина. От двери до кушетки было около пяти метров, но не прошел я и половины пути, как заметил, что передо мной труп.
Роджер лежал на боку, лицом к стене, одна рука его спустилась вниз, другой он словно прикрывал глаза. Между его грудью и стеной была лужа крови, а в ней лежал «веблей». Лицо Роджера было в крови.
Я склонился над ним и увидел широко открытый глаз, голую руку в кровавых пятнах, а прямо под рукой в голове зияла почерневшая рана, из которой еще сочилась кровь.
Я оставил труп в том же положении. Рука была еще теплая, но не было сомнений, что Роджер мертв. Я поискал какое-нибудь письмо или несколько строчек. Но, кроме рукописи на столе, ничего не было.
Люди по-разному готовятся к самоубийству. Иногда они пьют виски, иногда ужинают с шампанским, иногда кончают жизнь в – вечернем костюме, иногда даже раздетые. Они кончают жизнь в каналах, в ванных комнатах, в воде и над водой. Вешаются в сараях, отравляются газами в гаражах.
Этот случай казался очень простым. Я не слышал выстрела: наверно, он прогремел в то время, когда я стоял на берегу и смотрел, как парень на доске делает поворот. Шум был очень сильный. Почему Роджер Эд выбрал этот момент, чтобы застрелиться, было непонятно. Возможно, он и не выбирал его, просто произошло совпадение. Мне это не нравилось, но никого не интересовало, что мне нравится.
Обрывки чека все еще валялись на полу, и я не тронул их. Обрывки его писанины, напечатанные в другой вечер, лежали в мусорной корзине. Я вытащил их, убедился, что они все, и сунул в карман. Не было никакого смысла раздумывать, где мог до того находиться револьвер. Он мог быть спрятан во многих местах, мог быть в кресле, в кушетке или под подушкой. Мог лежать на полу или за книгами – повсюду.
Я вышел из кабинета, закрыл дверь и прислушался. Из кухни доносился шум, и я пошел туда. Эйлин надела синий фартук, в этот момент засвистел чайник. Она уменьшила пламя и посмотрела на меня быстрым равнодушным взглядом.
– Хотите чая, мистер Марлоу?
– Прямо из чайника, как только он заварится.
Я прислонился к стене и достал сигарету, просто чтобы дать работу рукам. Я раздавил и раскрошил ее и уронил на пол. Эйлин смотрела на это. Я нагнулся, поднял ее с пола и скатал в комок.
– Я пью всегда с сахаром и сливками, – заявила она. – К чаепитию я приучилась в Англии. Там пили чай с сахарином вместо сахара. Во время войны там, конечно, не было сливок.
– Вы жили в Англии?
– Я там работала. Я была там во время бомбежек. Там я познакомилась с одним мужчиной, но об этом я уже вам рассказывала.
– А где вы познакомились с Роджером?
– В Нью-Йорке.
– Там и поженились?
Она обернулась, лицо у нее было мрачное.
– Нет, мы поженились не в Нью-Йорке. А почему вы спрашиваете?
– Просто хочу поболтать, пока чай заварится.
Она посмотрела в окно. С того места, где она стояла, было видно озеро. Она теребила пальцами полотенце, накинутое на чайник.
– Этому нужно положить конец, – сказала Эйлин. – И все-таки я не знаю как. Вероятно, придется его куда-нибудь поместить. Но не представляю себе, как это сделать. Мне придется что-нибудь написать, не так ли? – «спросила она, обернувшись ко мне.
– Нет, не придется. Он больше не будет пьянствовать.
Прозвенел таймер. Эйлин отвернулась от меня и поставила на поднос чайник и чашки. Потом села напротив и налила чай. В свою чашку она положила два куска сахара и налила сливки. Я взял свою чашку и поставил перед собой, чтобы чай остыл.
– Что вы хотели сказать своим последним замечанием? – вдруг спросила Эйлин. – Что он сам нашел место для лечения, не так ли?