Долина папоротников (СИ)

— Когда ты узнал тайну Раглана? — спросила она. — Когда мой отец рассказал тебе то, о чем никак не сумел признаться мне сам?

— Лиззи… — Хэмптон подался вперед, — Аддингтон не виноват перед тобой. Я сам умолял его дать мне время признаться тебе… Рассказал же ему все в общих чертах, хотел, чтоб он знал о возможных опасностях. Я не мог отпустить вас обоих в полном неведении…

— Ты должен был рассказать мне.

— Я хотел… очень хотел. Особенно после того, как узнал о насмешке судьбы: место, в которое я желал бы тебя никогда не пускать, должно было стать твоим домом. Раглан. Аддингтон помнит, что было со мной после этого слова… Я, верно, его напугал своей дикой реакцией. Смехом, слезами одновременно. После такого я должен был объясниться… Рассказать все, как есть. Молить его позаботиться о тебе… — Сам я, — Хэмптон покачал головой, — тоже не собирался бездействовать… Как только вы отбыли, отправился следом. Сказал Корделии, что зван на охоту — она, к счастью, мало в таком понимает, даже не усомнилась — и, прибыв в Кардифф, стал наблюдать за происходящим в долине… Хотел отыскать Эдварда Бродерика, выяснить правду о минувших годах: где, почему он скрывался. Кто мог выкрасть кольцо с изумрудом?

— Сошлись мы в одном, — Аддингтон поглядел на жену, — Джексоны точно причастны к этому делу. Само обстоятельство появления одного из них в колчестерском гарнизоне, след армейского сапога на чердачном окне вашего дома и постоянные появления младшего Джексона подле тебя — все то не могло быть простым совпадением.

Лиззи обхватила голову руками, прошлась по комнате в явном волнении.

— Но они не могли знать о мамином прошлом. Все считали ее погибшей! Как же они… Нет, я решительно в это не верю! — воскликнула она наконец. И спросила, обращаясь к отцу: — Удалось ли вам отыскать мистера Бродерика, отец?

— Боюсь, нет, на его след я так и не вышел, хотя и сумел войти в доверие к многим людям в долине. Они, напуганные страшным зверем, желали найти охотника на чудовищ, и я, воспользовавшись, добрыми обстоятельствами, таким охотником им и представился. Обходил всю долину вдоль и поперек, но Бродерика так и не нашел… Уверен, однако, что искать его стоит именно здесь и нигде иначе. Единственный толк от этих блужданий: спасение Аддингтона от погибели. В день облавы… Когда волчица завела его в самую чащу. Как будто нарочно с «чудовищем» сговорилась… Мне в эти сказки — прости, Джеймс — не очень-то верится, — Хэмптон поглядел на зятя с извиняющимся видом, — однако супруг твой уверен, что было то не простое животное. Нечто человекообразное… Оборотень, наверное, — улыбнулся он, не сдержавшись. — В долине всяк про него говорить горазд: мол, старый Раглан веками проклят от этой напасти страдать. Вот и сейчас снова сподобился… Но я, коли продолжу свои изыскания, «оборотня»-то этого изловлю, покажу всей долине, что он из себя представляет.

Впрочем, Лиззи не слушала его слов: глядела на мужа большими глазами. С еще большей обидой, чем прежде… Он ей не только про отцовское признание не сказал, он ей и про зверя лесного солгал. Мол, ничего особенного в нем не было, просто матерый волк, с которым они в схватке сошлись…

— Твой отец спас меня, Лиззи, я обязан ему своей жизнью. Этот зверь, что напал на меня…

— … Этот оборотень, хотел ты сказать.

— Этот зверь, — повторил упрямо супруг, — казался человеком скорее, нежели зверем.

— Ты видел его?

— Только ощущал его руки… лапы… не знаю, чем было то больше. Хэмптон выстрелил из ружья, и страшное нечто отпустило меня…

Лиззи запахнулась в халат, сердце ее клокотало в груди. Шум в ушах перекрыл сторонние звуки…

— Оборотень ранил тебя, — глухо выдохнула она. — Все, как и говорила Альвина.

Страх накатил такой явный, почти осязаемый, словно поземный туман: прошелся по коже, засел у самого сердца.

Сколько всего она узнала, сколько должна переосмыслить, но именно это… ударило словно под дых. Лишило воздуха… Заставило присмотреться к супругу.

Снова.

И снова.

— Лиззи, прости, что скрыл от тебя и это. Не мог рассказать, не выдав твоего отца…

— Ты просил довериться тебе, — отозвалась Лиззи на это, — просил обо всем тебе говорить, быть честной… Без недомолвок. А сам… сам столько скрывал от меня! О стольком умалчивал. — Она отступила к двери. — Мне нужно время, чтобы это принять! Осмыслить… — Потом развернулась и выбежала из комнаты.

Ноги сами понесли в северное крыло, в комнату ее матери, на постель под цветочным балдахином. Она легла на нее, свернувшись калачиком, долго-долго лежала, словно в какой-то прострации. Голос мужа из-под запертой двери казался далеким голосом моря, шумевшего за окном, как и прежде.

Она не воспринимала его живым…

Она и сама казалась себе мертвой.

Словно та Элизабет Хэмптон, что родилась и воспитывалась до девятнадцати лет в родительском доме, вдруг умерла, перестала существовать, окуклилась в ожидании чего-то более совершенного…

В любом случае, прежней ей более не быть.

Никогда!

Правда меняет получше любого возможного средства.