Сью не спрашивала Бартона, будет ли он помогать, — она уже знала, что будет. Чувство сохранения расы было заложено в каждом лыске, хотя у параноидных типов оно принимало ненормальные, извращенные формы. Теперь сознание Сью устремилось куда-то, ища, задавая вопросы, подбирая замок, к которому подошел бы ее ключ. И почти немедленно пришел ответ, как будто одна рука соединила две других; Сью мысленно представила Бартону Мелиссу Карр. Поначалу он уловил какую-то робость, стеснительность и послал мысль, полную дружеского расположения и теплого ободрения. И сразу вслед за этим Бартон ощутил ярко выраженную женственность новой знакомой, это ощущение было близко к половому влечению. Наполовину ясно, наполовину смутно он осознал, что означает Мелисса Карр для самой себя: неуловимое осознание своего «я», разное у каждой личности, и мягкость вьющихся волос — волос? — парика; и мягкость губ под пальцами, легко поглаживающими их. Застенчивое отступление, имеющее свои оттенки, цвет и запах, а затем нечто, равноценное реверансу — чисто мысленному, — имеющему странный старомодный аромат. После этого он знал, что никогда уже не примет ее сознание за сознание какого-либо другого лыски.
Узнавание, окрашенное удовольствием. Вопрос: доверие? Столько опасностей…
Полное доверие; да — сильное подтверждение.
Все эти мысли, все их вариации звучали одновременно, три разума слились в некий разноцветный круг, в центре которого — белое пятно раскрытия и истины. Не было никаких барьеров, возникающих при устной беседе. Мысли, как свет, смешивались и сплетались в вопросах, ответах и утверждениях, и, несмотря на сосредоточение на одной проблеме, они у каждого имели свои оттенки, заменяющие интонацию. Именно способность устанавливать такой многосторонний контакт делала обсуждение за круглым столом столь популярным среди лысок — логическая и эстетическая игра разумов, способных целиком раствориться в экстазе полного общего понимания. Среди лысок не существовало полигамии в физическом смысле слова, но с психической точки зрения их социальная группа постоянно расширялась, придавая их жизни дополнительные глубину и богатство.
То, что происходило сейчас, было лишь намеком на настоящий контакт. Бартон искал нужную информацию в том, что сообщала Мелисса. Он тоже не был техником, поэтому подходил к проблеме с другой стороны — с точки зрения натуралиста, натренированного в распознавании защитной окраски, прекрасно умеющего разгадывать хитрости хищников.
Неожиданно он обнаружил в ее сознании что-то странное, тревожно знакомое. Бартон не понял, что это такое, но на мгновение, пока он вел свой поиск, оно прорвалось сквозь плавный поток мысленной беседы.
Это ничего не давало; он снова сосредоточился.
Возникали и дополнительные оттенки; теперь ему казалось, что он легко узнает Сэма Фэйкса.
Последовали другие символы, и он узнал описание Эда Варгана, смешанное с понятием диспропорции, и Бертрама Смита, в котором ощущалась злоба, родственная жестокости пьющих кровь хищников. Хотя была и разница: Бартону как-то довелось проникнуть в мозг пирующей ласки, и сплошной поток восторга почти напугал его. Смит же был разумен, хотя он, как и другие, обладал этим странным качеством — каким?
Темнота. Извращение. Слепота.
И то, как Мелисса представляла всех троих; свирепые маленькие существа, бегущие, оскалив зубы, сквозь темноту. Бартон осознал, что она отождествляет их — с кем? — с мышами: она ужасно боялась мышей, которые для нее были значительно страшнее насекомых или змей. Что ж, он мог понять навязчивый страх — сам он необычайно боялся огня. Большинство лысок в той или иной степени страдало фобиями — плата за повышенную умственную восприимчивость.