Долина Пламени

«Выходит, это извращение, — сказал он другому Немому. — Некоторых мужчин привлекают лишь уродливые женщины. С этим ничего не поделаешь. Буркхальтер влюбился в женщину-параноида, и я молю Бога, чтобы он никогда этого не осознал. Он может совершить самоубийство. Все может случиться. Это… — Его мысль двигалась подчеркнуто медленно. — Это самая опасная ситуация из всех, с которыми лыскам приходилось сталкиваться. По всей видимости, никто не обратил особого внимания на болтовню Селфриджа, но вред она причинила. Люди слушали. А нелыски всегда нам не доверяли. Если что-нибудь произойдет, мы автоматически окажемся козлами отпущения».

«Так худо, Бен?»

«Погром может начаться в Секвойе».

После того как шахматная партия началась, остановить ее было уже невозможно. Параноиды, нездоровая параллельная ветвь телепатической мутации, не были сумасшедшими: они страдали лишь психоневротической патологией, они все были одержимы одной маниакальной идеей, будто бы являются высшей расой. На этом фундаменте они строили здание всепланетного саботажа.

Нелыски превосходили их численно, вдобавок параноиды не могли выстоять против их техники, переживавшей расцвет в дни децентрализации. Но если бы культура нелысок была ослаблена, разрушена…

Убийства, ловко выдаваемые за дуэли или несчастные случаи; тайное вредительство в десятках отраслей, от инженерного дела до издательской деятельности; пропаганда, семена которой осторожно разбрасывались в нужных местах, — и цивилизация пришла бы к своему развалу, если бы не один сдерживающий фактор.

Лыски, истинная, непараноидная мутация, сражались на стороне старой расы. Они не могли иначе. Они понимали, в отличие от ослепленных манией параноидов, что рано или поздно нелыски узнают о шахматной партии, и тогда ничто не сможет остановить всемирный погром.

В течение какого-то времени параноиды имели одно преимущество — специализированный диапазон, в котором они могли телепатически общаться, длину волны, которую невозможно было перехватить. Затем ученый из лысок сконструировал шлемы-шифраторы с высокочастотной модуляцией, также неперехватываемой. Пока у лыски под париком был такой шлем, его мысли мог читать только другой Немой.

Именно так их стали называть — маленькую, сплоченную группу лысок, поклявшихся полностью истребить параноидов; по существу, они были вроде полицейских, действующих втайне и никогда не снимающих шлемы, отсутствие которых лишало их возможности полного двустороннего контакта, играющего столь важную роль в духовной жизни лысок.

Они добровольно отказались от существенной части своего наследия. Любопытный парадокс заключался в том, что, только жестко ограничив свои телепатические возможности, могли эти немногие лыски пользоваться своим оружием против параноидов. А боролись они за наступление времени окончательного объединения, когда доминантная мутация станет настолько могучей численно, что во всем мире не будет нужды в ментальных барьерах и психических запретах.

Пока же, оставаясь самыми могущественными среди расы лысок, они не могли испытывать, кроме как в очень ограниченных масштабах, всепоглощающего удовлетворения от мысленных круговых бесед, когда сотня или даже тысяча разумов встречались и, слившись, погружались в глубокий, бесконечный покой, доступный только телепатам.

Они тоже были нищими в бархате

III

— Что с тобой, Дьюк? — вдруг спросил Буркхальтер.

— Ничего. — Хит остался неподвижным.

— Не надо сказок. У тебя мысли плывут.

— Может, и так, — сказал Хит. — Дело в том, что мне нужно отдохнуть. Я люблю свою работу, но иногда она меня очень расстраивает.

— Что ж, возьми отпуск.

— Не могу. Слишком много дел. У нас такая высокая репутация, что пациенты идут отовсюду. Наш психологический санаторий — один из первых, где лыски начали проводить всесторонний психоанализ. Конечно, это продолжается много лет, но более или менее sub rosa[21]. Людям не нравится, что лыски копаются в их мыслях или в мыслях их родственников. Однако поскольку эффективность нашего обследования бесспорна… — У Хита загорелись глаза. — Мы можем оказать большую помощь даже при психосоматических заболеваниях, а все незначительные расстройства — это наш хлеб. Понимаешь, главный для пациента вопрос — почему? Почему ему добавляют яд в пищу, как он считает, почему за ним следят, и так далее. Если найти полный ответ на этот вопрос, то, как правило, необходимые путеводные нити — в наших руках. А средний пациент чаще всего закрывается в своей раковине, когда его начинает расспрашивать психиатр. Но… — Возбуждение Хита росло. — Но это величайшее достижение в истории медицины. Лыски существуют со времени Взрыва, и только сейчас врачи открывают нам двери. Критическое сопереживание. Психотический больной скрывает мысли, поэтому его трудно лечить. А у нас есть ключи..

— Чего ты боишься? — тихо спросил Буркхальтер.

Хит остановился на полуслове. Он молчал, разглядывая свои ногти.