Джеферсон Хоуп-младший вернулся к своим спутникам хмурый и молчаливый. Они искали серебро в горах Невады и вернулись в Солт-Лейк-Сити в надежде, что им удастся набрать денег для разработки найденных ими залежей. Он не меньше остальных был занят этим делом, но сегодняшнее происшествие заставило молодого охотника думать о другом. Образ прекрасной девушки, юной и свежей, как ветерок Сьерры, покорил его пылкую, неукротимую натуру. Едва Люси исчезла из виду, как он понял, что в его жизни наступает переломный момент и с этой минуты никакая спекуляция серебром, ни что-нибудь другое не способно было затмить его новое, всепоглощающее чувство. Проснувшаяся в его сердце любовь не была внезапным, изменчивым капризом юности, а неистовой страстью человека с сильной волей и бурным темпераментом. Упорный и настойчивый, он привык добиваться того, чего хотел. И сейчас он всем сердцем поклялся, что так будет и на этот раз.
Он пришел к Джону Ферье в тот же вечер, и стал приходить так часто, что в доме его уже считали своим. Целых двадцать лет Ферье не выезжал за пределы долины и был с головой поглощен работой. С приходом Джеферсона Хоупа у него появилась ничтожная возможность узнать, что же происходит в мире. Молодой охотник мог многое рассказать, и делал он это так, что слушать его было интересно и отцу, и дочери. Он был пионером Калифорнии, знал множество необычных историй о том, как в те безумные и счастливые дни создавались и рушились целые состояния. Он разведывал пустынные земли, искал серебряную руду, был охотником и работал на ранчо. Джеферсон Хоуп всегда бросался навстречу самым опасным приключениям, где бы они не происходили. Вскоре он стал любимцем старого фермера, который всячески нахваливал его достоинства. В подобных случаях Люси помалкивала, но яркий румянец на ее щеках и светящиеся счастьем глаза красноречивее слов говорили о том, что ее юное сердце больше ей не принадлежит. Простодушный фермер не замечал этих многозначительных признаков, но они не укрылись от взгляда того, кому удалось завоевать ее любовь.
Однажды летним вечером Джеферсон Хоуп галопом промчался по дороге к ферме и остановился у ворот. Стоявшая на пороге дома Люси пошла к нему навстречу. Привязав лошадь к забору, он зашагал по дорожке.
– Люси, я уезжаю, – произнес он, взяв ее руки в свои, и нежно глядя ей в лицо. – Сейчас я не прошу тебя поехать со мной, но готова ли ты последовать за мной, когда я вернусь?
– А когда ты вернешься? – засмеялась она, краснея.
– Самое большее, через два месяца. Я приеду и увезу тебя с собой, дорогая. И никто не посмеет встать между нами.
– А как же отец? – спросила она.
– Он даст свое согласие, если дела на приисках пойдут хорошо. А я не сомневаюсь, что так и получится.
– Ну, раз уж вы с отцом обо всем условились, что мне остается делать…, – прошептала она, прижимаясь щекой к его широкой груди.
– Благодарю тебя, Господи! – произнес он хриплым голосом и, нагнувшись, поцеловал Люси. – Значит, решено. Чем дольше я остаюсь с тобой, тем труднее мне будет уехать. Остальные ждут меня в каньоне. До свидания, моя дорогая, до свидания! Через два месяца ты снова увидишь меня!
Наконец он оторвался от нее и, вскочив на коня, словно молния умчался прочь. Джеферсон ни разу не оглянулся назад, будто боялся, что стоит ему взглянуть на Люси, и он тут же останется. Стоя у ворот, она смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Затем она пошла в дом, чувствуя, что во всей Юте нет никого счастливей ее.
Глава 3
Джон Ферье беседут с провидцем
Прошло три недели с тех пор, как Джеферсон Хоуп и его товарищи уехали из Солт-Лейк-Сити. Сердце Джона Ферье сжималось от тоски при мысли о возвращении молодого человека и о неотвратимой скорой разлуке с приемной дочерью. Однако счастливое лицо Люси было лучше всяких доводов, и он почти смирился с тем, что неизбежно должно произойти. Глубоко в душе он уже решил, что никакая сила не заставит его выдать свою дочь за мормона. Он считал, что мормонский брак – стыд и позор. И если он смог изменить свое мнение к остальным догмам мормонской церкви, то в вопросе брака он оставался непоколебим. Естественно, ему приходилось скрывать свои убеждения, потому как на Земле Святых в те дни было опасно иметь мнение, отличное от общепринятого.
Действительно, опасно. Причем настолько, что даже самые благочестивые из мормонов отваживались говорить о религии только шепотом. Боялись, что их слова будут неверно истолкованы, и это навлечет на них немедленную кару. Жертвы гонений сами стали преследователями, отличаясь страшной жестокостью. Ни севильская инквизиция, ни немецкий феемгерихт, ни тайные общества Италии не могли создать более грозной организации, чем та, которая мрачной сетью окутывала весь штат Юта.