– Франческо! Франческо! Ты как?! – Грегори уже подбежал ко мне и пытается поднять, но мои ноги не слушаются.
Я хватаюсь за него, как тонущий за соломинку, и хочу сказать хоть слово, но горло стянула паника.
– Ну же, давай поднимайся. Черт! Ты залез ногой в реку! Не поранился?!
– Я?! – Крик наконец прорезается, надрывный, как у новорожденного. – Я поранился?! Грегори! Грегори! Посмотри, что они сделали с моей землей! Они изрыли ее, раскромсали! Грегори! Я… Я в порядке! А долина! Моя долина кровоточит! Посмотри, что они наделали!
– Но кто… зачем? – спрашивает он.
Я распахиваю глаза в неверии. Он смеется надо мной? Разве непонятно?!
Я хватаюсь за грудь и вновь падаю на колени. Что мне делать? Паника, боль и гнев вскипятили кровь. Ужасно. Это ужасно. Все… слухи про то, что у Дюранов на ранчо есть золото, разлетелись! Я так надеялся, что Риды промолчат, надеясь загрести все себе, но, кажется, судьба не играет в поддавки. Неизвестно. Это мог быть кто угодно: работники и рабы, моя семья, горожане, рыжие ублюдки!
Грегори падает рядом и хватает меня за плечи. Ничего не могу с собой подделать, я в отчаянии. Я знал, что добром это не кончится. Патриция нашла не спасение, она нашла проклятие и вручила его врагу. Три дня. Меня не было здесь три дня, а они уже перерыли землю, чудом не решившись забраться в расщелину.
Грегори тянется навстречу и мягко приподнимает мой подбородок. Смотрит прямо в глаза, наверное, ища там остатки рассудка. Поздно, все потеряно, Грегори.
Он сжимает пальцы крепче, и искра боли отрезвляет меня. Я моргаю и шумно вдыхаю.
– Франческо, я думаю, это мои братья пробрались сюда. – Он говорит четко и по делу. Хорошо, по-другому я сейчас не понимаю. – Успокойся, еще не все потеряно. Послушай, меня! – Он отпускает мои плечи, и я сам подаюсь вперед, будто висел на нитках, как марионетка. – Завтра! Завтра тебе надо сесть в седло и показать каждому в этом чертовом городе, что значит фамилия Дюран! Ты должен заставить звезды завидовать своему величию! Ты слышишь меня? – Он опять касается моего лица. – Такими слабыми руками ты не удержишь вожжи, с такими слабыми ногами вылетишь из седла. Но не важно! Твое тело не важно! Падет дух – падет и Франческо, а вслед за ним падет и твое ранчо, твоя долина! Франческо, посмотри на меня.
Я поднимаю глаза, а голову ведет, как после целого стакана бурбона. Кажется, я чувствую привкус кукурузы на языке. Ужасно… Но все, что говорит Грегори, – чистая правда. Если сейчас я не встану, не отряхнусь и не залезу в седло – проиграю. Если понадобится, я буду спать здесь в палатке и стрелять дробью по каждому, кто осмелится шагнуть за границу ранчо. Я возведу забор, найму людей… сделаю все, чтобы защитить дорогое мне место от разрушения. И этот огонь, это желание бороться во мне разжег Грегори. Я сравнивал цвет его волос с солнцем, медью, кровью, с тем оттенком, что мешал в своей палитре свет. Но, как ни крути, первое и, наверное, последнее верное сравнение – это пламя костра, чьи языки подобны волнам его волос. Точнее не скажешь. Грегори будто создан светить и зажигать в людях веру. Потерянный – его судьба нести свет и защищать, потерянный – его призвание любить мир, который его ненавидит. Его семья – моя гибель, но сам он становится спасением.
– Поднимайся, – просит он и тянет меня вверх.
Я вновь, как марионетка в руках кукловода, встаю. Удивительно, но ноги слушаются, а руки не сводит судорогой, сознание проясняется. Жизнь в очередной раз показала: она – не что иное, как поединок бездны и вознесения. Там, на вершине горы, я – король, птица и властелин земли, у подножия превратился в жалкого муравья. Я увидел, что имею, я увидел, как теряю, я знаю, как защитить. Смогу ли? На этот вопрос я найду ответ только в будущем.
Я трясу головой, окончательно собираясь. Грегори вынимает из моих волос листья и ветки, отряхивает землю. Прости меня, Грегори, я, как оказалось, не спускался с горы, я летел с нее вниз, чтобы разбиться о реальность. Но я жив. Это главное.