Долорес Клейборн

Он пожал плечами. Опять, как Джо, но улыбка у него стала шире и сразу такой приятной, какая его отцу и не снилась.

– Ладно, – сказал он. – Только ему не показывай, ладно?

Я сказала, что не покажу, и он убежал стрелять по корзинкам со своим дружком Рэнди Джигером. Я смотрела ему вслед, сжимала его доклад и думала про то, что сейчас произошло – у него со мной. И я думала о том, что такую отметку учительница только раз поставила за двадцать лет, а он заслужил ее, выбрав для доклада президента, которого его отец ненавидел больше всех остальных.

А еще Малыш Пит всегда расхаживал, вертя задницей и выпятив нижнюю губу, обзывал людей жидами, и три дня из каждых пяти его оставляли в школе после уроков за баловство. Один раз мне пришлось сходить за ним, потому что он подрался и стукнул другого мальчика так, что у него из уха кровь потекла. А что ему вечером отец сказал?

– Теперь он, как тебя увидит, будет знать, чего схлопочет, а, Пит?

Я видела, как у мальчика глаза засияли, когда Джо это сказал, и видела, как ласково Джо отнес его в постель через час-полтора. Осенью этой я будто способна была видеть ну прямо все на свете… кроме одного, чего больше всего хотела, – как от него избавиться.

И знаете, кто под конец мне ответ подсказал? Вера. Во-во – Вера Донован самолично. Кроме меня, только она одна знала, что я сделала – до этой минуты то есть. И сама мне подсказала.

Все пятидесятые Донованы – во всяком случае, Вера с детьми – были среди летних приезжих самыми постоянными: приезжали в День Памяти[1], а уезжали в канун Дня Труда. Уж не знаю, можно было бы по ним часы сверять, а вот календарь – это уж точно. В среду после их отъезда я отправлялась в дом с целой командой уборщиц наводить порядок с носа до кормы. Мыли, чистили, постели разбирали, чехлы на мебель надевали, детские игрушки подбирали, а всякие головоломки в подвале складывали. К шестидесятому году, когда мистер скончался, в подвале головоломок этих больше трехсот набралось – картонные коробки так стопками и плесневеют. Полную уборку я производила, потому как знала, что до Дня Памяти дом почти наверняка так запертый и простоит.

Исключения, правда, были. В год рождения Малыша Пита они приехали День Благодарения[2] на острове провести – дом-то был полностью для зимы приспособлен, – мы только дивились, зачем бы? Ну, да от летних приезжих чего и ждать. А еще через пару-тройку лет они на Рождество пожаловали. Помню, дети Донованов взяли Селену с Джо Младшим кататься на санках с горки и как Селена домой через три часа на Утреннем холме прибежала – вся разрумянилась, а глаза блестят почище брильянтов. Ей тогда восемь было, девять от силы, но она все равно в Дональда Донована по уши втюрилась, я сразу увидела.

Вот, значит, один год они на острове День Благодарения провели, а в другой год – Рождество, и только. Они ведь летними приезжими были… то есть Майкл Донован и его дети. А Вера, хоть и нездешняя, под конец настоящей островитянкой стала – не хуже меня. А может, и лучше.

В шестьдесят первом все вроде бы началось, как прежде, хоть ее муж и погиб в автомобильной катастрофе в прошлом году. Она с детьми приехала в День Памяти, и Вера опять принялась вязать, решать головоломки, собирать ракушки, курить сигареты и соблюдать свой особый – Веры Донован – час для коктейлей, который начинался в пять, а кончался эдак в половине десятого. Только было все это не таким, как прежде, даже я замечала, а я ведь приходящей прислугой была, и только. Дети словно бы притихли, замкнулись в себе – все еще об отце горевали, должно быть, а Четвертого июля, когда они втроем обедали «У порта», так совсем переругались. Помню, Джимми Де Витт – он тогда там официантом работал – рассказывал, что вроде бы спор из-за машины вышел.

Так или не так, а дети на другой день уехали. Красавчик отвез их на материк в ихнем катере, а там, думается, о них еще какая-нибудь наемная прислуга позаботилась. С тех пор я ни его, ни ее не видела. А Вера осталась. Видно было, что плохо ей, но она осталась. В то лето к ней было лучше не подходить. Не меньше шести горничных переменила до Дня Труда, и когда я увидела, как «Принцесса» с ней отчалила, так подумала, что в следующее лето мы ее не увидим, а может, и подольше. Свои прорехи с детьми она залатает, как же иначе? Ведь, кроме них, у нее никого нет, а раз им Литл-Толл надоел, она сделает по-ихнему, и на лето поедут они куда-нибудь еще. Как-никак подходило их время, и деваться от этого ей некуда было.